же скорчилась от боли и закричала, сползая на пол. Её крик оказался точно пощёчина: я пала на колени, тряся головой.

— Совсем ошалела?! — взревела Тьодбьёрг, прижимая ладонь к груди. Мельком заметила, что кожа её покрылась волдырями, будто она обожглась от прикосновения. — Убить меня вздумала?! Я пыталась подавить на время дар, чтобы сейд не уничтожил тебя, а ты так отплатить решила за спасение?! Неблагодарная сука!

— Это не ты меня спасла, а Эймунд, — прохрипела я, сплёвывая кровь на пол. — Ты же просто боялась за свою никчёмную жизнь и поэтому поила отварами.

Тьодбьёрг прищурилась, и от её презренного и ненавистного взгляда у любого душа ушла бы из тела, но мне было плевать. Больше она не казалась мне всесильной.

— Гнилая и тёмная душа, проклятое отребье — вот ты кто, — прошипела она, будто змея. — Знаешь, почему Дьярви ненавидит тебя? Он считает, что это ты свела Герду в могилу. После твоего появления совсем здоровье её ухудшилось, а по ночам она кричала от кошмаров, что изводили её. Бедная женщина не выдержала и умерла от чахотки, сжимая в ладони вот этот самый медальон, — она ткнула на мой амулет с Иггдрасилем. — Таскала его Герда, веря, что так ты примешь её за родную мать, а в итоге что?

Злорадная улыбка искривила рот Тьодбьёрг, но она тут же простонала, прижимая к груди повреждённую руку. Платье её разметалось по полу, рога съехали с головы на пол, а руны смазались на лице.

— Слабоумным удобно винить в своих бедах кого-то другого, — холодно заметила я, осторожно вставая. — Герда не послушала тебя и ринулась рожать, хотя была слаба. Я не виновата, — прозвучало жестоко, однако правда всегда ранила.

Ноги чуть дрожали, но велела себе собраться и дышать спокойно. Не выдержала бы в этом доме больше ни мгновения. Однако куда идти — не знала. Дома ожидали лишь лицемеры и лгуны. Даже Этна обманывала всю жизнь, не рискуя раскрыть истины из-за страха. Единственным, кто казался искренним, был Вальгард, но он так любил отца, что до последнего будет верен ему.

Тьодбьёрг довольно цокнула, заставляя обернуться на неё в дверях:

— Сможешь возненавидеть Дьярви ещё сильнее, если скажу, что твоего любимого колдуна избивают каждый день в темнице?

Я замерла, не веря своим ушам: неужели такая награда ожидала спасителя дочери хэрсира, пускай и приёмной? Хвалёный статус отца ничего не значил? От злости стиснула зубы, а сердце вновь бешено забилось в груди: сейд вновь бушевал внутри.

— Говорят, колдун убил младенца и закопал его в колдовском круге, — злорадно произнесла Тьодбьёрг, упиваясь торжеством. — Жаль, что его защитить никто не может, а Рефилу уехать пришлось. Доживёт ли он до рассвета, интересно?

И под её отвратительный смех я ринулась прочь из дома, желая добраться до Эймунда и вызволить его из темницы.

Глава 9

Темницы Виндеходьма располагались недалеко от бараков, где обитали хускарлы и находились тренировочные площадки. Вальгард говорил, что там внизу скрывался целый лабиринт туннелей и камер, где держали пленных и осуждённых на смерть. Земляные коридоры слышали крики, познали пытки и навечно пропитались запахом крови и мочи. Брат был там лишь один раз, но детали так чётко въелись ему в голову, что, говоря, он невольно содрогался, пытаясь забыть увиденное навсегда.

Плотнее натянула капюшон лёгкого плаща, который Этна постирала и принесла мне пару дней назад, лелея надежду, что я скоро смогу выйти на прогулку. Что ж, тир оказалась права, вот только вместо уже зелёных деревьев и распустившихся цветов любоваться пришлось бы ранами Эймунда. Как они могли обречь его на пытки, если он спас меня? Дьярви ведь всегда роптал за собственные имя и положение в обществе, а значит, должен был наградить спасителя, пускай даже тихо и мирно, но никак не подвергать истязаниям. Догадка больно ударила по затылку: хэрсир надеялся, что дочь не выживет, и наверняка уже придумал, как обвинить в смерти колдуна. Так он смог бы избавиться и от жертвы, и от её спасителя, и не осталось бы никаких свидетелей, а верный хускарл не решился бы пикнуть против. Я прикусила губу, чуть ли не скуля от досады: столько лет обиды, презрения и ненависти со стороны человека, которого считала отцом, что давно пора была бы привыкнуть, но отчего-то глаза вновь и вновь щипали слёзы.

Хромая, я брела окольными путями к темницам, пряча лицо и молясь Фрейи о заступничестве: никто не должен был меня здесь встретить. Не представляла, что скажу страже, чтобы попасть внутрь, и не понимала, что буду делать, когда найду Эймунда. Вызволить его наверняка не получится без дозволения хэрсира или даже конунга. Рефил мог бы помочь, но он опять уехал, а Дьярви решил воспользоваться случаем — довести колдуна до смерти, а после всё списать на происки всемогущих богов. Удобно же при каждом происшествии всё сваливать на замысел асов и ванов или же нечисть — она точно всегда виновата.

Яркое солнце скрывалось за облаками, которые медленно плыли по небу, будто сотня маленьких драккаров. Штиль настораживал, не предвещая ничего хорошего, а только дождь и грозу. Кукушечий месяц подходил к концу, а значит, все поля уже были засеяны и скоро жрецы будут готовиться к празднику дня Соль — богине ясного солнца. Высокие костры будут гореть до зари, а вокруг них люди сойдутся в плясках и песнях под переливы флейт и тальхарп, славя богов за ещё одно славное полугодие. А после отряды воинов соберутся в походы и исчезнут вплоть до наступления осени. Всё это время придётся терпеть отца, скрепя зубами и сдерживаясь. Я содрогнулась, не представляя, как продержаться и не сорваться на него. Сбегу из дома. Не смогу. Не вынесу.

В мыслях не замечала боли, что пронзала тело, будто иглами. Нужно было собраться и взять сейд под контроль, но как — не знала. Облокотившись на распустившуюся берёзу меж домов, я прикрыла глаза: вдох-выдох, и так по кругу, пока сбитое дыхание не пришло в норму. Если сейд пылал в крови, то он должен был успокоиться вместе с телом, а не разрывать меня на тысячу кусочков.

Пытаясь вспомнить наставления Эймунда, представила, как вокруг снова сверкают нити, связывающие и меня, и окружение воедино. Синеватое свечение с золотыми искрами, исходящее от рук, разливалось то сильнее, то ослабевало. Соберись, Астрид, нет времени на очередные припадки и моменты слабости, и без того достаточно провела в забытье, валяясь на кровати вёльвы. А ведь могла бы настоять