выходить. Сокол твой умный, — она ткнула под потолок, где Ауствин чистил перья. — Только первые капли упали, как он влетел через окно.

— Мы бы вернулись раньше, но хотели найти владелицу, — Лив протянула женщине куклу. — Не знаете, чья это?

Травница повертела игрушку в руках и пожала плечами:

— Сожалею, но помочь ничем не могу. Не волнуйся, завтра погода успокоится, и дети снова выбегут на улицу, а там уж и спросите. Вы ж не уезжаете на рассвете?

— Через пару дней, — ответила я, суша волосы. — Мы сильно вас стесняем? Можем попроситься в другой дом.

Она тут же замахала руками:

— Что вы, что вы, госпожа! Ничуть не мешаете! Я больше за погоду беспокоюсь! Весна коварна. С утра солнце светит, а через пару мгновений уж дождём веет, а путь до Виндерхольма не близкий.

Я кивнула, но всё же не поверила напыщенной учтивости, однако спорить и острить не стала. Сама не была бы рада, если бы в наш дом подселили чужих и заставили им улыбаться и готовить, так что травница ещё держалась бодро. Не желая злоупотреблять гостеприимством, предложила помочь с домашними хлопотами, надеясь отделаться уборкой, но хозяйка начала готовить ужин. Лив тут же принялась чистить овощи для похлёбки, оставляя меня возиться с рыбой и проклинать свой длинный язык, от которого толку всегда было мало.

За болтовнёй о жизни поселения время пролетало незаметно. Травница помогала многим, спасая от болезней и предсказывая погоду. До появления Эймунда она была единственной, кто умел заклинать сейд, и слыла проводником между людьми и богами.

— Но колдун здесь долго не задержится, — рассуждала травница, обгладывая рыбу. — Такие как он никогда не остаются на одном месте, а постоянно бродят в поисках чего-то особенного.

Лив метнула на меня быстрый взгляд, но я не обратила внимания: пускай, думает что угодно, а поддаваться на провокации не стану.

— Особенного? — переспросила Бьёрнсон, всё ещё поглядывая на меня.

— Про таких, милочка, говорят, что они себе на уме. Замкнутые и нелюдимые. От них нож в спину получить можно, и глазом моргнуть не успеешь. Вот знаешь…

И она пустилась в воспоминания, рассказывая про колдуна, что извёл всё поселение за то, что ему не заплатили за работу. Судить его было сложно, ведь его подло обманули, однако и его кара оказалась слишком суровой. Лив тяжело вздыхала и качала головой, явно осуждая колдуна и ему подобных.

— Вы знаете так много историй, — восхитилась Бьёрнсон, вызывая у меня усмешку. По мне травница была обычной сплетницей и любила хорохориться, нежели чем рассказывала путные и достойные истории. — Но, простите, если кажусь слишком любопытной, как же вы оказались здесь? Столько знаете, наверняка видели многое.

Я едва не поперхнулась бульоном, слушая льстивые речи Лив. Обычно тихая и зажатая девочка сейчас пыталась задобрить женщину добрыми словами и похвалой, будто пыталась загладить мой хмурый взгляд и дурной характер. Оказывается, Бьёрнсон полна секретов, однако я тут же отругала себя за впечатлительность: Лив ведь всю жизнь существует подле тех, кому на неё всё равно, а значит, пришлось учиться приспосабливаться и переступать через себя.

— Повелась на слова тётки, — травница грустно хмыкнула, но в глазах её мерцала злоба. — Она говорила, что дар может отвернуться, если познать мужчину и его близость.

Я насторожилась: подобные слухи действительно окружали вёльв и колдунов. Предрекалось, что сейд благоволит им только до тех пор, пока они не ставят никого другого выше, чем их предназначение. Однако подтверждений тому не было. Тьодбьёрг и вовсе происходила из древнего племени ведущих, где дар передавался по наследству, и никто из потомков не был обделён способностями. Травницы нередко имели много детей и точно не жаловались на сейд. Быть может, они, конечно, врали, и магия оставила их, а отвары получались только благодаря отточенному мастерству. Однако я сомневалась: скорее, мало кто хотел родниться с ведущими, боясь порицания.

— Я родом из одала с западной части Виндерхольма, — продолжила травница. — Перед побегом родители хотели выдать меня замуж. Нареченного я знала: хороший, честный мужчина из нашего же поселения. А я только-только стала понимать силу трав — гордилась собой, бросать не хотела. Родителям не говорила — боялась. Крестьянам положено на земле работать, урожай собирать, а не разбирать листочки и цветочки, думая, что в них смысл жизни. Однако я была иного мнения и нашла утешение в лице тётки, которая слыла травницей. Родители не любили её, осуждали, а мне податься больше было не к кому. Она-то и убедила меня, что свадьба только горечь принесла бы. Забрал бы муж и честь, и дар. — Она тяжело вздохнула, глядя на дверь, за которой плакал ливень. — Глупая была, наивная. Рыдала долго, но решила, что раз могу помогать людям, значит, на то воля богов и перечить ей не должна. Поэтому сбежала накануне сватовства и скиталась по одалам, за миску супа лечила хворь и слабый желудок, пока однажды в Виндерхольме не повстречала тётку. Хотела подойти, спросить совета, а затем увидела её выпирающее брюхо и своего жениха рядом с ней.

— Она специально вас обманула? — возмущённо перебила Лив, ударяя ложкой по миске, заставляя брызги взлететь. Я протянула тряпку, и пока Бьёрнсон смущённо протирала стол, травница продолжила:

— А как же, — она повела плечами, будто разминаясь. — С годами выйти замуж становится всё сложнее, милочка, а тётка моя уж увядать начала. Вот и избавилась от соперницы.

Лив принялась браниться и осыпать предательницу проклятиями, заставляя травницу качать головой и улыбаться. Но за её ухмылками скрывалось что-то злое, тёмное, будто она разделалась с обидчицей раз и навсегда. Эймунд сейчас точно бы закатил глаза и сказал, что я придумываю, а не ищу правду в сейде, но пользоваться им было рискованно — вдруг травница заметила бы? Поэтому я предпочла отмалчиваться и не смотреть на колдунью, чем наверняка её позабавила. Могла она чувствовать мой сейд так же, как и я ощущала её чёрное, опасное нутро? Вопросов становилось только больше, а единственный, кто мог дать мне ответы, пропадал неизвестно где.

Остаток вечера Лив всё не унималась и болтала с травницей о погоде, жизни поселения, командире, который вроде всех устраивал и старался помогать каждому. О странностях и происшествиях здесь не слышали, и все были знакомы друг с другом. А затем женщина мельком обмолвилась о повитухе, что умерла от резких болей во всём теле.

— Вот это странная смерть, — призналась она. — Вроде бегала, планы строила, рыбу покупала, а тут взяла и померла. Командир меня даже не стал звать на тело смотреть,