рядом кто-то, излучающий уверенность, что всё происходящее — обыденность. Ему от кого-то этой уверенностью нужно подпитаться. — Ты, главное, расслабься, ничего в этом страшного нет. Потом над сегодняшним страхом ещё смеяться будешь… И, пожалуйста, — я опять посмотрел ему в глаза, — когда я спрашиваю, отвечай глядя на меня. Понял? Смотри на меня.

Должен же я контролировать, насколько он в адеквате. Да и лишний раз беззаботную рожу учителя увидит. Типа: а ничего ужасного и нет!

Я сполз по песчаному откосику на глубину и «встал» напротив парня, работая одной правой ногой.

— Там так мелко? — не поверил Семис.

Я вообще-то торчал из воды чуть глубже, чем по грудь.

— Это ласты. Давай. В воду.

Семис повторил мой трюк со сползанием… И булькнул с головой. Но не запаниковал — тут же вытолкнул себя из воды гребком руками.

— Ногой работой, как я показывал!

У Семиса тут же из воды вышли плечи — он тоже «встал» напротив.

— Ух ты-ы… — словно не веря проговорил он.

— А-то! Делай как я!

И я, вытянувшись по поверхности стрелочкой — руки впереди, пошёл, как охромевший пловец, работая одной ластой. На всякий — вдоль берега.

Проплыв метра четыре-пять оглянулся, ушёл под воду. Чтоб было лучше видно подопечного.

Семис старательно,насколько мог, копируя мои движения плыл следом. Необычно было видеть, как он работает ногами — одна нога в ласте, а рядом, впротивоход, вторая. Короткая. Белеющая выступающей костью.

Он ожидаемо велосипедил — безбожно сгибал колено, из-за чего гребок терял половину эффективности. Но для первого раза — вообще не страшно. Посмотрите в любом бассейне или на пляже — почти каждый так плавает.

А потом у парня кончилось дыхание, и он поднял голову. Ноги тут же ожидаемо «утонули», он принял наклонное положение. Так они здесь все и плавают — постоянно голова над водой. Эх, никакой техники!

— Ну, как? — я оказался рядом.

— Это… Это… Это… Необычно, — отдыхиваясь проговорил Семис.

Кстати! Блин, я же хотел сделать трубку! Эх, тут за что ни возьмись: надо, надо, надо и надо. А рук у меня — две.

— Давай ещё разок, — предложил парню, — а потом на берег!

Семис посмотрел на меня, кивнул.

— Когда в воде, говори вслух, — информировал я. — Я могу не видеть, но слышать, что команда прошла должен.

Мы вернулись к пляжу.

— На берег, — скомандовал я.

— А можно ещё⁈ — восторженный, словно пятиклассник, которого отец впервые посадил за руль.

— На берег, — я был непреклонен.

— Ну, Ска-а-ат…

— Ещё раз не выполнишь команду — занимайся с кем угодно, — в моём голосе сквозануло холодком. — Если хочешь со мной, то только выполняя всё, что я скажу.

И, не говоря больше ни слова, подплыл к берегу и выполз на него, словно тюлень. Вообще-то, это был пример для Семиса.

Парень не подвёл, тут же повторил, вытянул на руках своё тело на песок. Повернулся ко мне:

— Снимать? — спросил немного дрожащим, но всё-таки твёрдым голосом.

— Подожди, — усмехнулся я. — Значит, смотри, Семис. Первое. Хочешь, чтоб я научил тебя плавать в ластах… или ласте. Короче — хочешь со мной заниматься, значит не заставляешь меня повторять дважды. Ибо трижды уже не будет. Я тут же закрываю лавочку… В смысле — всё прекращаю. Усёк?

Семис сначала покивал, потом спохватился, добавил:

— Да.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул я. — Теперь второе. Сейчас восстанавливаешь дыхание. Помнишь, как дед, то есть Наставник учил?

— Не помню, — пригорюнился Семис.

В меня кольнула совесть — блин, а ведь и правда! Он же не до занимался с нами до этого урока!

— Не страшно. Сейчас покажу.

Семис оказался хорошим учеником — повторял всё в точности.

— Отлично, — я был доволен. — Только не доводи вентиляцию лёгких до состояния головокружения. То есть не дыши до того, чтоб голова закружилась. Ещё показатель — подушечки пальцев начинает покалывать. Дыши, как я показал, до тех пор, пока на выдохе тебе уже не будет хотеться тут же вдохнуть.

— Я понял, — с самой серьёзной физиономией кивнул парень.

— А теперь, — я подмигнул, — делаем так. В воду заходишь… ты ведь нырял?

— Да. В детстве. В лагуне, на пляже.

— Вот и сейчас. Занырнул, а потом руки вытяни, вот так, — я показал, — и работой только ногами… Ногой.

Глубже двух-трёх метров мы не погружались. Да и проныры у Семиса были от силы метров десять. На край — пятнадцать. И после каждого мы возвращались по поверхности на берег, восстанавливать дыхание… Но его лицо! Его сияющие глаза! Блин, как же это круто! Как же круто, когда у твоего ученика что-то получается! Это… это наверно даже круче, чем когда это удаётся сделать тебе.

Глава 16. Первые тесты

Новые ласты в этот вечер я так и не доделал.

Перед ужином Каналоа, под присмотром Семиса, нанёс мне новые татушки: волнистые линии, видимо призванные изображать волны. На плечи, словно какие-нибудь «наплечники» — спереди, сверху и чуть сзади, и на руки до локтя. Памятуя о классе Каналоа как «кольщика», тут же залепил всё предварительно размятыми-разжёванными в кашицу листьями маталафи и поверх — целиковыми. А, чтоб не спадали, ребята обвязали меня бечёвкой.

— Послушайте, — спросил я, разглядывая получившуюся «зленую бинтовку». Со стороны, наверно, смотрелось ещё смешнее, — а почему такие знаки носят не только рыбаки, но и ныряльщики?

— И люди паруса, — подсказал Каналоа. — Только они, помимо этого, добавляют вот сюда, — показал себе на грудь, где у меня уже были новые «картинки», — символ паруса.

А-а-а! Точно! Я вспомнил брата той женщины, с которым пытался договориться о вывозе меня с острова. Как его там? Вспомнил — Нут. У него там было что-то вроде перевёрнутой трапеции с очень узким основанием… Ах, да! Тут же сообразил я, это ж местные паруса, у них, как и у земных полинезийцев паруса именно такие — шире кверху, почти перевёрнутые треугольники.

Каналоа, меж тем, напёк на разогретом в костре плоском камне просяных лепешек. Вымоченную в пресной воде рыбу обжарили на углях, а батат просто запекли. Шокировать бывшего соученика мидиями я не стал — кто знает, как он отреагирует?

— Скат, то, что ты придумал, это… — Семис после нырялки впавший в какую-то восторженную задумчивость промолчал почти всё время после того, как я, наконец, освободил его от ласты. И вот теперь только разлепил рот. — Это… Это… — подобрать слово так и не получилось, — это просто нечто!

Я, про себя, усмехнулся — понимаю, пацан.

— Я расскажу об этом отцу! Нет, об этом надо рассказать нашему старейшине! Это же…

— Стоп! — прервал я восторженные излияния Семиса, резко вскинув руку. — Ты никому и ничего не расскажешь, — проговорил, повернувшись к парню всем корпусом и пристально глядя в глаза.

— Но… — начал было Семис, но прервался и задумался. Посмотрел на меня, на Каналоа, бросил взгляд на океан.

Хм, быстро соображает!

— Да, Скат, — несколько раз кивнул он, — об этом не надо рассказывать всем. Но отцу я расскажу, — закончил твёрдо.

— Отцу рассказывай, — согласился я, — хоть успокоится. А то, небось, до сих пор думает, что я фантазёр какой-нибудь.

— Это есть, — улыбнувшись кивнул Семис. — Он когда меня позвал на разговор, так и просил посмотреть, что у тебя тут происходит. Он очень хочет верить в тебя, Скат, очень надеется, что у тебя всё задуманное получится, но боится, что ничего не выйдет.

Интересно, пронеслось в голове, батя его посвящал в планы на моём горбу въехать в кресло старейшины касты? Почему-то мне казалось, что нет.

— Слушай, Семис, — в голову внезапно пришла неожиданная мысль, — а почему твой отец всегда говорит: каста воды? Вот, к примеру, Напо всё твердит: «каста сетей» да «каста сетей». Ещё я слышал, уже не помню от кого: «каста лагуны». А твой — «воды»?

— Не знаю, — простодушно ответил Семис. — Я сколько себя помню, отец нас так называл. Даже… — он усмехнулся, — как-то раз в сердцах сказал, что каста глубин, не настоящая каста.

— Вот как? А… почему?

— Да не помню я уже! Отец… он часто критиковал и Напо, и вождя. Но, — словно сообразив, что ляпнул лишнего поправился пацан, — только, когда с Киахи разговаривал.

С наследником, припомнил я.

— Ладно, — махнул рукой, — что мы всё о делах?

— А о чём? — удивился Семис.

На небе давно зажглись звёзды, луна залила полгоризонта своим мертвенным, словно лучи прожектора, светом, мерцающий биопланктон обозначил линию прибоя, и лишь малиновые угли костра разбавляли эту холодную красоту тёплыми