— Так, может быть, не стоит? – Алекс заставил меня остановиться. Взял за подбородок. Большой палец его прошёлся по коже, потом по нижней губе. – Не стоит, Волчонок, — повторил он тихо. – Руслан – далеко не самое плохое, во что твоя сестрица могла вляпаться.

— Нет, —  я перехватила его запястье. – Этого я позволить не могу. Тем более, сейчас.

Он слегка прищурился. Качнул головой и заставил меня подойти вплотную. Ладонь его оказалась под моим пальто.

— Алекс, — я сделала слабую попытку высвободиться. – Давай без этого?

— Без этого, так без этого, — выпустил меня. Вот только вместо удовлетворения я ощутила раздражение и разочарование. Знал ведь, что на самом деле хочу я совсем другого! Стоило посмотреть ему в лицо, я убедилась – знал.

— Она молчит, — я так и смотрела на него. Всегда знающего, чего он хочет, никогда не боящегося собственных желаний и готового выступить против целого мира, если так он посчитает нужным.  – Я ничего не знаю ни о её прошлом, ни о том, где она была всё это время. Она ничего не говорит мне, понимаешь?! Ничего! Где она росла, Алекс?! С кем?! Что с ней было?! Как я могу вот так просто взять и оставить её тут?

— Ты её прошлого боишься или своего собственного? — он опять взял меня за подбородок, но теперь просто держал, вглядываясь в меня. Не знаю, что он хотел увидеть – ему и так было известно всё. Всё, до самого тёмного уголка, до самой глубокой раны.

— И того, и другого, — ответила я честно. – Почему она ничего не рассказывает? – уже совсем тихо, понимая, что он тоже может лишь догадываться, но ответа не знает.

— Ты сама много ей рассказала о своей прошлой жизни?

— Нет, — вздохнула и, отведя взгляд, скользнула им по воде. – Но на это у меня есть причины. Ты же знаешь. Моё прошлое… Оно ей ни к чему. Оно вообще ни к чему. Ни ей, ни кому-либо.

— Только мне.

— Только тебе, — грустно согласилась я.

Он принял во мне всё: настоящее, где я была дочерью своих родителей – видного политика и его любимой жены, и прошлое… Прошлое, где я была игрушкой для каждого, где меня почти что не было. Только девочка, прячущаяся в своих мечтах в моменты, когда действительность становилась особенно невыносимой.

— Может быть, у неё есть свои причины молчать.

— Этого я и боюсь.

— Не такие, как у тебя, Стэлла. Она – не ты. Дай ей набить собственные шишки,

— Я увезу её домой, — возразила я. Почувствовала, как он обхватил мою руку. – Чего бы мне это ни стоило.

Осмотревшись, Алекс повёл меня к пешеходному переходу.

— В доме у Лианы нет ничего, кроме овсянки, — заметил он, глянув на вывеску кафе, которую я приметила до этого.

Рядом с нами, прямо на бетон, опустились две чайки. Одна из них расправила крылья и крикнула, вторая скосила на неё глаз.

— И всё-таки не дави на неё, — словно бы в противовес словам, он стиснул мою ладонь. Опять провёл по кольцу, лаская – по пальцу.

От одного его касания я вдруг ощутила чувственную дрожь. Чуть заметную, тёплую. Так было только с ним, так могло быть только с ним. Этого же я хотела для Евы. Надёжной защиты, страсти и простого счастья. Хотела, чтобы она была, чёрт возьми, счастлива, как и я, только с одним «но». Счастлива, но без того жизненного опыта, без той пустоты и тех бесконечных унижений, через которые пришлось пройти мне самой, прежде, чем я оказалась здесь и сейчас. Прежде, чем Алекс спрятал мою ладонь в своей, а саму меня – в своём сердце.

Ева

Едва за Алексом закрылась дверь, я вышла в кухню. Вопреки собственным недавним словам, сам он стоял у окна. Две пустые чашки и развороченная обёртка от овсяного печенья служили напоминанием о том, что совсем недавно они с Алексом разговаривали о чём-то важном. О чём-то важном, посвящать меня во что никто не собирался даже несмотря на то, что я и оказалась среди событий.

Приблизившись, я встала рядом с Русланом. Увидела точку чёрного внедорожника внизу, ожидающую возле него сестру. Даже с высоты нашего этажа было видно, как она кутается в пальто.

— Отойди от окна, — не глядя на меня, приказал Рус.

Я перевела взгляд на него. Если это всё, что он может сейчас сказать мне… Не знаю, что было сейчас во мне сильнее – злость, обида или наполненное горечью понимание, что быстро ничего не поменяется. Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, считаться с моим мнением больше от этого никто не станет.

Не ответив, я сделала так, как он сказал. Не потому, что в очередной раз поддалась его силе, его мрачной харизме, а потому, что стоять рядом у меня не хватало выдержки. Взяв со стола пустые чашки, я с раздражением поставила их в раковину. Собрала пустые упаковки от сладкого и швырнула в ведро. Обернувшись, поймала на себе взгляд Руслана.

— О чём ещё попросила тебя моя сестрица? – выговорила зло. – Не приближаться ко мне, не трогать меня. Что ещё, Руслан?!

— Успокойся, — выговорил он неожиданно резко, одним только этим «успокойся» отсекая всё, что я могла бы ему ещё сказать.

Не сводя с меня взгляда, подошёл так близко, что дышать стало трудно. Молча дотронулся до моей щеки, кончиками пальцев провёл по лбу, по виску у линии роста волос. И всё это в полнейшей тишине, глядя мне прямо в глаза.

С трудом вытолкнув из лёгких воздух, я хотела было отступить. Но Руслан сам убрал руку.

— Как видишь, ничего из того, о чём просила твоя сестра, я не сделал.

— Только потому, что я приехала в Грат, — возразила я.

Рус усмехнулся той самой усмешкой, значения которой понять я не могла ни раньше, ни сейчас. Сейчас, наверное, сделать это было даже сложнее, чем когда-либо.

— Не злись, зверёныш, — его тихий, обманчиво бархатный голос ядом просочился внутрь меня. Кровь, ставшая словно бы густой, похожей на вишнёвый глинтвейн, обожгла низ живота, едва он снова дотронулся до меня.

Ладонь его опустилась на талию, пальцы пробрались под пояс. Мне хотелось оттолкнуть его, закричать, вот только сделать этого не было сил. Губы пересохли. Что облизнула их, я поняла, только когда заметила искорки в глубине тёмных зрачков напротив.

— Что было бы, если бы я не приехала в Грат, Рус? – спросила я с вызовом, кое-как сбросив с себя оцепенение. Накрыла его ладонь и сжала пальцы.

— Понятия не имею, — сказал он совершенно ровно.

На лице его ничего не отражалось – беспристрастный, мрачный, он, не удостоив меня больше ни единым словом, пошёл было в комнату. Но я решительно пошла за ним, намереваясь услышать хоть что-нибудь толковое. Что-то большее, чем это беспристрастное «понятия не имею» и совершенно не ясное мне «ничего из того, что просила твоя сестра, я не сделал».

— Перестань вести себя так, будто я твоя собственность! – гневно выговорила я, когда он, почувствовав, что я вышла следом, остановился в коридоре.