– Знаешь, а я сегодня всерьез подумывал над тем, чтобы на ней жениться. – Далматов сел на низенький диванчик и ноги вытянул, закрыл глаза, руки сунул за голову. – Но потом меня стошнило, и в голове наступила удивительная ясность.

– Далматов, вот даже мне тебя стукнуть хочется.

– Стукни, – не открывая глаз, предложил он. – Тебе можно.

– Это еще с чего такие привилегии?

Далматов пожал плечами:

– Я к тебе привязан…

Такое признание многого стоило, но Далматов не позволил долго задумываться:

– Рассказывай, – велел он. – Нет… погоди… исполнишь мою просьбу?

– Предсмертную?

Выглядел Далматов не слишком хорошо, и обычная его бледность, пожалуй, перешла в какую-то синюшную, с темной каймой вокруг губ.

– Никак не дождешься?

– Не жду, ты же знаешь.

– Знаю. – Он вяло улыбнулся и похлопал по дивану: – Пересядь.

– Зачем?

– Чтобы я лучше слышал…

– Что-то мне это напоминает, – проворчала Саломея, но на диванчик перебралась, и Далматов, вздохнув, как показалось, с немалым облегчением, тут же пристроил голову ей на колени.

– Что? – Он закрыл глаза. – Между прочим, имею на то полное право…

Хотелось и подзатыльник отвесить, и погладить. Оба желания Саломея сдержала. Она перехватила вялое запястье. Пульс был учащенным.

– Илья, может, все-таки доктора?

– Обойдусь.

– Но…

– Пройдет. – Он поерзал, пытаясь устроиться поудобней. – А ты рассказывай… полагаю, наша Настасья – невинная жертва, павшая от коварства соперницы…

– Примерно так.

Саломея говорила тихо, перебирая короткие пряди светлых волос, и испытывала странное успокоение, словно все было именно так, как должно.

– Далматов…

– Ась?

– Женись на мне.

– С чего вдруг? – Он и глаза открыл, смотрел, правда, серьезно, без улыбки.

– Не знаю… с того, что ты все обо мне знаешь…

– И что?

– Ничего… просто вот… с тобой не надо притворяться. И то, чем мы занимаемся… нормальные люди этого не поймут. В лучшем случае посмеются.

– Нормальные люди, – наставительно произнес Далматов, – плохая компания для таких, как мы.

– А ты вот хорошая… и денег твоих мне не надо. У меня собственные имеются.

– Рыжая, еще немного, и я начну бояться.

– Чего?

– Твоих матримониальных планов. – Он поднялся. – Я и вправду слишком молод, чтобы безвозвратно сгинуть в пучинах брака…

– Прекрати кривляться. – Саломея все-таки отвесила затрещину. – Я серьезно.

– Серьезно мы с тобой потом поговорим, когда с этой историей закончим.

Далматов потер грудь.

– Плохо?

– Как-то… на сердце никогда не жаловался… а тут… я полежу…

– Она тебя достала.

– Не она, рыжая… не она… наверное, не она… в этой истории все как-то однозначно складывается…

– И тебе это не по вкусу.

– Именно. – Он с трудом, но перебрался в кресло.

– Лежал бы лучше.

– Лягу, потом. Надо расходиться… это пройдет. Надеюсь.

– Если станет хуже, я тебя сама в больницу отвезу.

– Ишь раскомандовалась. Рыжая, запомни, девушка, которая стремится замуж, должна быть мягка, уступчива и тиха…

И улыбнулся этак, криво. Бестолочь. А Саломея за него, между прочим, взаправду волнуется, потому как близкий человек. Не родственник, но когда и как получилось, что ближе Далматова у нее никого нет? И если Варвара причинит ему вред…

– Не спеши. – Далматов полулежал в кресле, сцепив руки на животе. – Я не люблю, когда все слишком однозначно. Вот смотри, какая вырисовывается история…

– Какая?

– Живет себе девочка… замуж выйти мечтает. Это я вообще… у многих девочек жизненная цель… ну да ладно, мечтает и встречает любовь всей своей жизни. Уводит у невесты, которая если не подруга, то приятельница…

Он рассказывал и пальцами шевелил, будто перетирая каждое слово.

– И главное, все в его окружении против этой девочки. Вообще все против, даже родной отец… мой вот тоже, помнится, сволочью был преизрядной, но не настолько, чтобы в монастырь меня отправлять за вымышленные грехи. Хотя… у меня и не вымышленных хватало. Да и у него не меньше.

Далматов потер переносицу.

– Эта девочка своего добивается, но вот… семейное счастье длится недолго. И муженек решает, что петля ему дороже этого самого семейного счастья.

– Ты циничный засранец.

– Знаю… но дальше у нас по расписанию похороны. И новая свадьба, если верить девочке, то она попыталась мыслить практично. Если верить остальным, то она – еще более циничная засранка, чем я, и заранее выбрала новую жертву. В общем, план удался. И девочка наша стала вдовой… только не настолько богатой, как ей думалось… и вот третья попытка… и третья неудача. Она дура?

– Варвара?

– А кто еще?

– С чего ты решил?

Далматов пожал плечами:

– Смотри. Допустим, она и вправду циничная хищница с семейным проклятьем на руках. Допустим, знает, что браку суждено быть недолгим… и тогда почему все три раза она в пролете?

– То есть?

– Хищница… настоящая хищница, если она не круглая дура, выбирает жертву очень тщательно. Она узнает о ней все. А наша Варвара? Сначала она умудряется выйти замуж за школьного учителя.

– Он выглядел состоятельным…

– Выглядеть и быть – разные вещи, рыжая. В том, чьи у него деньги, хищница разобралась бы через неделю-другую совместной жизни. И здесь уже два варианта. Или дружить с мамочкой жертвы, или искать другую жертву. А что делает Варвара?

– Выходит замуж… и устраивает пышную свадьбу.

– Ту, которая ей не по карману… более того, она действительно продолжает работать после свадьбы. А с квартирой ее попросту нагрели. Итак, после смерти первого мужа она остается ни с чем. Не скажу, что это меня сильно печалит.

Далматов наклонился и зевнул, не дав себе труда рот прикрыть.

– Итак… дальше… допустим, у нее и вправду любовь приключилась. Бывает такое и с хищниками. Но второй брак… здесь явно голый расчет. Вот только кривой какой-то опять… не учесть наличие взрослого сына и старое завещание… да любая нормальная баба в первую очередь озаботилась бы тем, чтобы завещание это переписали.

– Опыта мало?

– На втором-то муже? Нет, такие учатся быстро. Ну ладно, вдруг и вправду тупая оказалась… или, напротив, наивная слишком. Но третий супруг… смотри, она вновь повторяет фокус, правда, здесь не невеста, а жена. Но Варваре все равно. Добивается развода… потом суд… раздел имущества… и вынужденная продажа его. А дальше… дальше очередная глупость. Она позволяет мужу все вырученные деньги вложить в дело.