– В конце концов они додумались поселить нас в Вителе, в перестроенной гостинице. Английские аристократки, художницы, шлюхи и монахини. Еще бесчисленное количество горничных – я так и не смогла понять, что они там делали. Вероятно, отдыхали за счет отеля.

Адриенна отворачивается, не в силах слушать, как Сильвия ломает комедию.

Та продолжает:

– Адриенна оставалась здесь кое с какими вещами. Просто на всякий случай, чтобы мы держали руку на пульсе запрещенной литературы.

Можно себе представить, как чувствовала себя Адриенна, оказавшись одна в оккупированном Париже и ничего не ведая о судьбе подруги. Похоже, ей вся эта история забавной не кажется.

– А ты, Марта, где ты была?

– То тут, то там… словом, на фронте, – Марта неопределенно взмахивает рукой.

– Все пишешь репортажи?

– Конечно.

– Слушай, Марта, Эрнест заходил сюда.

От упоминания его имени Марте делается не по себе. Здесь все слишком памятно для них – это может поколебать ее решимость. Неожиданно захотелось немедленно разыскать Эрнеста и убедиться, что с ним все в порядке. Только за это утро она испытала к мужу всю гамму чувств – от яростного негодования до не менее острого желания быть с ним рядом. Чего ей не хватает, так это последовательности.

– Я знала, что он сразу же пойдет к вам.

– Ну конечно, дорогая. «Париж без хорошей книги – это как красавица с одним глазом» – кто сказал это, Адриенна?

Адриенна, закатив глаза, забирает у Марты пустой стакан.

– Бальзак, chérie[27], – отвечает она сквозь звук льющейся воды. – Но он говорил это про ужин без сыра.

– Марта, – взволнованно продолжает Сильвия, – твой муж практически спас магазин! Я услышала, как знакомый голос кричал: «Сильвия! Сильвия!», а потом вся улица принялась скандировать мое имя. О, дорогая, это было необыкновенно! Эрнест поднялся на чердак, чтобы снять с крыши немецких снайперов. Когда он убедился, что магазин в полной безопасности, мы отпраздновали это дело бутылочкой бренди, а потом Эрнест заявил, что отправляется освобождать погребок «Ритца». Это было великолепно!

У Марты от этих слов заныло в груди. Всегда и везде Эрнест заслоняет ее своей бравадой. Всюду ему надо самоутвердиться! В своих статьях она пишет о простых жизненных историях, неброских, незаметных с первого взгляда. Репортажи Эрнеста – прежде всего о нем самом, великом писателе, который стоит в центре повествования, словно какой-нибудь толстяк-диктатор посреди площади.

Сильвия спросила, где она остановилась.

– О, мы остановились в разных отелях.

Сильвия нервно поглядывает на Адриенну.

– Это было обоюдным решением. А Эрнест? Где он живет, не знаешь?

– В «Ритце», – из глубины магазина неожиданно доносится мужской голос. – Я слышал, он и их тоже спас.

– О, Гарри, – Сильвия расплывается в улыбке. – Я и забыла, что ты здесь! Ты все это время подслушивал?

– Вы не заметили, как я спустился?

– Марта, вы знакомы с Гарри Куццемано? Он коллекционирует книги. Твой муж знает его сто лет.

– Лично не знакома, но наслышана.

Гарри Куццемано выходит из-за книжных шкафов. По его лицу тянется длинный шрам от глаза до подбородка с еще заметными следами швов.

– Приятно познакомиться, миссис Хемингуэй.

– Как успехи с поисками саквояжа Эрнеста?

Куццемано хихикает:

– Я давно уже бросил это дело. Очевидно, никакого саквояжа и не было.

– А вот мне это не очевидно. Думаю, он был. Только представьте себе, что кто-нибудь может найти его прежде вас. Тут вы и пожалеете, что упустили шанс!

Куццемано краснеет. Почувствовав, что ситуация приняла опасный оборот, Сильвия спешит вмешаться:

– Если бы я нашла саквояж, то продала бы его обратно Эрнесту за бесценок. Представь себе, Адриенна, мы бы завели с тобой собственный островок близ Антигуа!

Марта разглядывает рану Куццемано.

– Попал недавно под минометный обстрел: американцы палили по Парижу, – вполголоса поясняет он. – От своих досталось. – Он многозначительно поднимает бровь.

– Я пойду, Сильвия. Нужно найти Эрнеста, пока он не освободил очередной стратегический объект.

– Trop tard[28], – нараспев отвечает Адриенна.

Сильвия протянула Марте «Поминки по Финнегану»:

– Хотя бы возьми что-нибудь почитать.

– Разве это не единственный экземпляр?

– Да у меня их навалом, – широко улыбается Сильвия. – Нельзя насильно заставлять людей продавать книги.

– Что ж, это хороший урок для всех нас. – Марта в упор смотрит на Куццемано, с которым она однажды поговорила по телефону в самых крепких выражениях из тех, что вынесла из своего дворового детства в Сент-Луисе. В выражениях, которые отец, доктор Геллхорн, никогда не позволил бы употреблять дома.

Она благодарным жестом прижимает книгу к груди.

– Просто помни, что не нужно в них слишком копаться, – напутствует Сильвия. – Они как люди – не стоит чересчур усердствовать в попытке понять их.

Марта переходит на другую сторону улицы и останавливается на площади Одеон у баррикады из старой мебели, раздолбанной кухонной плиты и нескольких мусорных баков. Оттуда хорошо видно, как Сильвия и Адриенна бурно обсуждают что-то за стеклом витрины. Сильвия мотает головой, явственно артикулируя: Non![29]Похоже, приход Марты нарушил в магазине баланс сил.

Сунув Джойса в ранец, Марта идет через Новый мост к «Ритцу». Презрения к Эрнесту ей хватает, но в «Шекспире и компании» до сих пор, оказывается, живет память о том, как они вернулись сюда из Мадрида, точно беженцы, как раскраснелись от долгожданного обеда с вином и куропаткой после своей испанской любви на пустой желудок. Но там, покуда каждую минуту им в голову могла прилететь снайперская пуля, покуда они питались пыльной колбасой из ослятины, покуда сжимали друг друга в объятиях, когда дома вокруг взлетали на воздух, Марта и Эрнест были счастливы.

В Испании Марта поначалу его немного стеснялась. Не то, что несколько месяцев назад, когда само присутствие его жены словно облегчало общение с Эрнестом. А в Мадриде Эрнест не сводил с нее пристального взгляда, сидя за кофе с тостами, и когда после завтрака вдруг начался артобстрел, он сказал: «Ага! – и вытер губы салфеткой. – А вот и десерт!»

Вскоре у нее вошло в привычку отправляться следом за ним в его комнату после завтрака, потому что там, как он утверждал, они будут вне досягаемости для снайперов. Когда начиналась бомбежка, Эрнест включал мазурку. Они сидели и разговаривали, иногда слушали музыку. С утренним бризом в окно долетал запах кордита, гранитной пыли, грязи. Хотя за прошедшие две недели между ними ничего не произошло, Марта стала замечать, что другие репортеры начали многозначительно не нее поглядывать, словно отблеск его славы падал и на нее. А так-то она все еще была никем: до сих пор про Испанию Марта не написала ни строчки.