– Дело не в маске, – сказала я. – А в зеркалах. В комнатах Властителя их нет, вообще нет никаких предметов, способных отражать окружающее. Но в других местах дворца – полно, Гамелех не хочет стеснять своих подданных запретами, поэтому и выходит к ним всегда с закрытым лицом. Со временем это стало вроде как дворцовой традицией: только жены и дети Властителя могут видеть его без маски.

– Так-так, а что там с зеркалами? – Подругу буквально трясло от любопытства.

– Понимаешь, когда Гамелех смотрит в зеркало, он видит там не себя, а своего младшего брата, которого убил когда-то, много тысяч лет назад.

Кимка громко ойкнула и прихлопнула рот ладонью, темные глаза стали совершенно круглыми.

– Не знаю, – продолжала я, – может, это что-то… ну, по профилю психиатров, самовнушение, или реально это наказание за то, что он натворил. Но это ужасно. Ведь Гамелех давно раскаялся, он любит брата, бесконечно тоскует по нему. Поэтому, когда он видит лицо брата в зеркале, Властителю очень трудно не произнести слова покаяния.

– Почему же он не сделает этого?! Что плохого в покаянии?

– Никто не знает этого точно, но многие считают, что после этого Навия схлопнется и все погибнут; другие верят, что их мир выплеснется в наш и соединится с ним. К несчастью, ашерцы уверены во втором варианте, и не исключено, что Баал именно этого и добивается. На самом деле не все обитатели Ашера злы и воинственны, многие хотят спокойно жить в своем мире, но, если его не станет, у них не останется иного выхода, кроме как захватить этот…

– Мамочка дорогая…

– Вот-вот. Что тогда будет с жителями Брита и Блишема, для которых наша жизнь дика и непостижима? А с всадниками и их страшными дарами? Или с теми, кто и на людей-то не похож: нимфами, варганами? Как бы сильно ни мучился Гамелех, он несет ответственность за народ Нутряного мира.

Мы немного посидели в молчании, после чего Кимка в присущей ей манере нашла самое ужасное во всем, что я ей рассказала:

– Значит, он никогда не видит себя в зеркале? И даже не знает, какой он красавчик?!

Я закатила глаза, потом не выдержала и рассмеялась:

– Ох, Ким, о чем ты думаешь! Разве это самое ужасное?

– Ну, если бы речь шла обо мне…

Тут Кимка метнула быстрый взгляд в сторону узкого и высокого зеркала в проеме между стенами, словно испугавшись самой мысли о подобной утрате.

– Ага, все с тобой понятно. Знаешь, Кимуль, я как-то осмелилась спросить Гамелеха, почему он так привязан ко мне. Я ведь слышала пересуды придворных, да и сама понимала, как мне далеко до образованных и изысканных девушек Блишема и Брита. Ну, поначалу новизна, а потом? К тому же я не могла больше иметь детей, а в те времена это делало женщину вроде как неполноценной. Гамелех не стал расточать комплименты моей красоте и природному уму, а ответил коротко: в моих глазах он видит себя настоящего. Не знаю, что он имел в виду и можно ли вообще разглядеть себя в чужих глазах, но он так сказал. Я одна из немногих его жен, кто знал эту тайну.

Кимка понимающе вздохнула.

Не припомню дня длиннее, чем этот. Мы накрывали стол, что-то обсуждали, прикидывали так и этак, когда ждать вестей из Навии. На ужин к нам пришли Сашка с матерью, при них речь больше шла о стройматериалах. Мне кусок в горло все равно не лез, и я развлекалась тем, что на ковре играла с дятловскими питомцами Фаршем и Пулькой, прискакавшими следом за хозяевами.

Наконец стемнело. Предложение Вилли разойтись по комнатам и лечь спать в девять вечера удивило меня, – я собиралась до последнего ждать хотя бы сукра, вдруг доставит какое послание. Но Вил объяснил, что в любой момент от нас могут потребоваться какие-то действия, поэтому нужно отдохнуть, пока есть возможность. Я, ворча, ушла к себе, вскоре ко мне присоединилась Кимка. Забравшись под одеяло, мы еще какое-то время разговаривали, стараясь отвлечься. Но скоро Кимка начала безудержно зевать, поуютнее угнездилась под одеялом и заявила:

– В общем, Данка, если ночью вдруг увидишь, что я иду к входной двери, позови меня погромче или вообще догони и притащи обратно в постель.

– Ты вроде не страдаешь лунатизмом, – удивилась я.

– Когда Вилли где-то поблизости, еще как страдаю! – вздохнула она. – В общем, приглядывай за мной. Ты же моя подруга, должна заботиться о моей нравственности, так?

Я со смехом заверила Кимку, что буду по возможности защищать если не ее нравственность, то уж моральные принципы Вилли – точно.

Конечно, я была уверена, что не усну, буду ждать вестей. Каково же было мое удивление, когда меня вдруг разбудил ударивший по глазам свет уличного фонаря. Это Кимка подошла к окну и отогнула жалюзи. Куда-то там она вглядывалась, а потом на цыпочках заскользила прочь из комнаты. Я вяло припомнила свое обещание ее остановить, но делать это было лень. Все равно ведь она не может остаться в моей комнате до утра. Уже собиралась снова закрыть глаза, когда меня пронзила мысль: не к Вилли Кимка направилась, а увидела что-то во дворе. Едва до меня дошло, как раздался пронзительный вопль подруги.

Я вскочила и бросилась в одной ночнушке вон из комнаты, по коридору, там врезалась в Вила, спешившего на крик из другой части дома. Он, в отличие от меня, был нормально одет – похоже, еще не ложился. Дальше мы неслись вместе, плечом к плечу.

Во дворе у крыльца застыл крылатый пес. Кожистые крылья он почему-то не сложил за спиной, а держал наполовину разведенными, что навело меня на мысль, уж не ранен ли он. А потом я увидела…

На его спине, уткнувшись лицом в шею монстра, лежала девочка. Моя девочка, Клея. Толстые веревки обвивали запястья ее рук под мордой сукра и ноги – под его брюхом. Поверх одежды, в которой Параклея уехала в Ашер, была накинута меховая куртка с капюшоном, укутавшая ее с головы до ног. Куртку я тоже узнала…

Отпихнув с порога испуганную Кимку, я бросилась к дочери. Рядом моментально оказался Вилли, в момент рассек ножом веревки, подхватил сестру на руки. Я же нащупала ниточку пульса на запястье и только после этого вновь начала дышать. Отобрала Клею у Вила и утащила, как драгоценную добычу, в свою комнату. Укутала одеялом, отогревала дыханием холодные руки и ступни, без конца осматривала, ощупывала.

Никаких повреждений у Клеи я не обнаружила, но и разбудить ее никак не получалось. Заглянувший в мою комнату Вилли предположил, что ее сон вызван действием какого-то напитка, того же шарковника в большой концентрации. Тогда волноваться не о чем, просто надо подождать, когда проснется сама. Я старалась не торопить события, но это было нелегко. Наконец – дело уже шло к рассвету – ресницы Клеи затрепетали, она открыла глаза, посмотрела на меня блуждающим взглядом.

– Мамочка?

– Лежи, родная, не вставай! – заволновалась я. – Тебе нужно набраться сил. Поспи еще, если хочется.

Конечно, я снова забыла, что моя дочь только выглядит ребенком. Мягко, но настойчиво отведя мои руки, Клея села в кровати, огляделась.