сразу понял, как нелепа оказалась его попытка перескочить на другую, интересующую его тему, и из-за этого, он замолчал. Даже сама Андромеда не решилась добавить что-нибудь к его словам, поэтому они некоторое время сидели в полной тишине. Впрочем, журчание воды и урчание животных в этом сером лесу кое-как скрашивали их времяпровождение. Главное, чтобы на них сейчас не выбежал медведь.

— Говорят, будто ты способна воскресить человека… — подобрав камень, подобно тому, как это делала Андромеда, Камелот так же метнул его в воду. — Будто ты воскрешала.

Андромеда вздрогнула, когда услышала это. Конечно, все это было неспроста, но куда больше ее волновал факт, что Камелоту откуда-то это известно. Эта информация была из тех, которая растворяется в то же мгновение, когда появляется, — никто не мог знать, и все же он знал. Видимо, культ в ее честь зашел достаточно далеко, чтобы распространить и такую сокровенную информацию.

— Найти способ воскрешать погибших — это высшая цель, к которой я стремлюсь, но которая навряд ли когда-то будет исполнена, ибо даже самое большое могущество мира не может просто взять и воскресить человека, — Андромеда запнулась. — Есть цена.

— Жертвоприношение, да? — разочаровано вздохнув, спросил Камелот. — Даже не знаю, на что я надеялся…

— Существо, слившееся с Фаустом воедино, было способно воскрешать ушедших, если приступить к воскрешению немедленно… — вдруг продолжила объяснять Андромеда, хотя Камелот уже не надеялся. — Я никого не воскрешала, — это все Фауст. Но сейчас, он уже утратил эту возможность, и даже если он захочет, то не сможет это сделать. Я могу лишь вылечить раны, которые близки к тому, что может называться «смертельным».

Кажется, тот факт, что воскрешение мертвых невозможно, даже обрадовал Камелота. И речь идет не о проблеме в виде жертвоприношения, а в принципе о самом воскрешении.

— Смерть — это конец, но в то же самое время и начало нового пути, я так считаю. Мертвые должны оставаться мертвыми, никакая магия не должна быть способна на это… — проговаривая это, Камелот будто убеждал сам себя в том, что будет правильно.

И все же Андромеда чувствовала, что здесь есть что-то еще, помимо морали.

— Расскажи мне об этом человеке, — серьезно попросила она, глянув на Камелота. — О том, кого ты хочешь воскресить.

Он уже поспешил возмутиться, но в душе Камелот и сам понимал, что ему хотелось этого. Не только воскресить человека, но и рассказать кому-то об этой душевной ране.

— Представь этого человека, и дай мне руку… — протянув свою руку, попросила его Андромеда. — Так будет лучше.

Как ребенок маленький, не подвергая ее слова сомнению, Камелот закрыл глаза и протянул руку, доверившись.

Его глаза закрыты, но все вокруг для него мерцает, словно пытаясь вытащить какой-то определенный момент из его жизни. Словно какая-то сила провоцирует его разум на то, чтобы он вспомнил о том, о чем его попросила Андромеда.

Полная картина не складывается, у него не получается, но все же остаются какие-то отдаленные моменты, или же небольшие отрывки из жизни, что давно ушли.

Мир раскололся в его глазах, и Камелот провалился в поток своего сознание. Поток почти в буквальном смысле: события проносились так быстро, так мимолетно, что он не позволял ни себе, ни Андромеде сконцентрироваться на чем-то. Это было похоже на активный монолог, лишенный какого-либо смысла.

Воспоминание предстает перед ним в виде абстрактного образа скалы, обрыва, на котором он стоит вместе со своей любимой. Но они стоят не рядом: ему будто была назначена встреча, и в момент осознания предназначения этой встречи, краски начали терять свои оттенки, а жаркий летний ветер сменился дождем, превращаясь в осеннюю слякоть, которую Камелот любил так раньше, но ненавидел прямо сейчас.

Девушка срывает с себя шлем, скидывая его с обрыва, и кидает Камелоту в руки изящный, тонкий восточный клинок, который Камелот так сильно презирал: по его мнению, подобные клинки совсем непригодны для того, чтобы вести продолжительный бой. Но вид этого клинка ужасал его, а не отвращал по какой-то причине, и прямо сейчас, он был в его руках — и он совсем не подходил ему. Лишь в руках его возлюбленной это оружие расцветало во всей красе, но никак не у него.

Кожа девушки стала заметно бледнее, а прекрасные рыжие волосы поредели так сильно, что это было видно даже издали. Она выглядела крайне замученной, но на ее лице все еще красовалась улыбка, которая стала не такой широкой, когда она увидела, как сильно Камелот испугался, осознав, что за оружие она кинула ему в руки: оружие, разрезающий все металлы — исключительный клинок, украденный ею из востока.

Она никогда не была настоящим воином, но это вовсе не значило, что у нее не было чести. Эта девушка помогла Камелоту понять, что нельзя судить людей по первому впечатлению, ведь они узнали друг друга потому, что она стащила его дневник. Воровство для нее было не способом жизни, но настоящим искусством — не было никого, кто мог бы сравниться с ней не только в воровстве, но и в одиночном саботаже. Не зря ведь все остальные кузни в городе, где они работали, рано или поздно закрывались.

— Я не хочу умирать так же, как я умерла в прошлый раз… — жалостливо сказала она, продолжая смотреть Камелоту в глаза. — Не хочу чувствовать боль, и не хочу видеть, как ты бесконечно изводишь себя, пытаясь разыскать способ отдалить неизбежное…

Все вокруг искажается, и в следующее мгновение Камелот уже стоит вплотную к своей возлюбленной, под шумным, плотным дождем, а его рука, удерживающая клинок… она находился прямо рядом с ее сердцем. Клинок, разрезающий металл, не разрезал его, как следует из названия, но полностью проигнорировал его существование — такова суть этого ужасающего оружия.

— Как драматично, как слезоточиво… — с некой беззлобной издевкой в голосе сказала она, дотрагиваясь сталью перчатки до лица Камелота. — Не плачь, я прожила куда дольше, чем заслуживала…

Камелот видел, что в ее глазах нет боли. Напротив, сейчас она выглядела даже счастливее, чем все предыдущие дни, когда она еще не решилась на это — видимо, ей было настолько плохо, что даже лезвие клинка не было способно причинить ей боль.

На ее губах появилась кровь, но она все еще не падала, и даже нашла в себе сил еще раз улыбнуться ему. Они оба понимали, что это последние мгновения, когда они могут поговорить. У Камелота не находилось подходящих слов, но сама она прекрасно знала, что пожелать ему перед тем, как она отправиться в мир мертвых, где ее