Ежели дело обстояло и впрямь так, как думал Аретино, иДжилья была виновна в гибели Лазарио Цезарино, то она заслуживала ненависти ипрезрения, ибо участь молодого человека была ужасна. Сначала его прогналисквозь строй бичей, затем полуживое тело привязали к колу и провезли на баркепо Большому каналу, от Святого Марко до собора Святого Креста, хлещаокровавленную плоть раскаленными докрасна прутьями. И никто не знал толком, былли жив Лазарио к тому времени, когда началось собственно умерщвление: егопривязали к лошадиному хвосту и тащили от площади Святого Креста полпути доМалой площади, и на этой половине пути отрубили Лазарио (или его трупу) правуюруку, а затем, между колоннами Малой площади, отсекли голову и четвертовали.

Троянду ужаснула жестокость казни; однако Аретино и Луиджибыли раздавлены, когда поняли, что все это случилось в Венеции — можно сказать,совсем рядом! Нет, они не присутствовали при казни некоего Альвизо Бенато — подэтим именем принял смерть Лазарио, но помнили тот день: именно тогда сквозьстрой бичей прогнали проституток, отдававшихся туркам. Лазарио предпочелумереть, не попросив о помощи всевластного Аретино.

— Почему?! — громко стенал тот. — Я бы спас его, спас,несмотря ни на что! Или хотя бы облегчил его смерть!

Но оказалось, что Лазарио до последнего мгновения хранилсвое инкогнито. Он обобрал, обманул своего благодетеля, и стыд за содеянноеоказался сильнее страха смерти.

Однако причиной столь жестокой казни Альвизо Бенато стали идругие преступления. Задержали его в тот миг, когда он под предлогом желанияпоцеловать проходившую мимо женщину сорвал у нее с головы драгоценности ипустился бежать с награбленным. Его схватили. По закону виновного в такомзлодеянии следовало повесить, а потом обезглавить, но еще до суда кто-то узналв обвиняемом некоего храбреца — любителя поединков (оба участника заранееотдавали свои кошельки и драгоценности третьему участнику — судье, так чтопотом имущество побежденного переходило к победителю) на базилике СвятогоМарко, не раз обагрявшего ее мраморный пол кровью, ибо Альвизо всегда выходилпобедителем. Почему он святотатствовал? Бог весть! Прохлада ли его манила, илиочень хотелось попасть в рай, потому что, по венецианскому поверью, умершиездесь отправлялись прямо в объятия святого Марко, какие бы преступления они нисовершили на земле… Впрочем, и за это святотатство он был бы всего-навсегозадушен в тюремных подвалах Дворца дожей, однако еще одна подробность егобурной жизни вскрылась в ходе следствия.

Драгоценности, щедро прихваченные Лазарио и Пьериной усвоего благодетеля, иссякли довольно скоро, ибо парочка ела на золоте, денег несчитала и швыряла дукаты на ветер пригоршнями, ни в чем себе не отказывая.

* * *

Когда шкатулки и кошельки опустели, Лазарио, знавший, сколь легкомысленнаи чувственна его подруга (в своей постели она предпочитала видеть богатыхлюдей), принялся эксплуатировать в свою пользу ее ветреность. Джилья ловилабогатого господина и приводила к себе в дом. Когда он раздевался и тащил впостель сговорчивую красотку, в двери врывался Лазарио, изображавшийразъяренного мужа. Бедному любовнику не оставалось ничего иного, как голомуспасаться через тайный ход, который заботливо указывала Пьерина. Она толькозабывала предупредить, что ход ведет на темную лестницу с ужасным проломомвнизу… Ночью Лазарио подходил к пролому с известной только ему безопаснойстороны, вытаскивал оттуда мертвое тело и сбрасывал его в канал. Но как-то разон забыл это сделать. Жара стояла невыносимая, труп начал разлагаться. Ужасныйсмрад привлек внимание соседей, Джилья и Лазарио спешно сменили местожительства, на время оставив прежнее ремесло (другого такого удобного проломабыстро сыскать не удалось!) и принявшись за поединки. Но бесследно пропавшихбогатых людей искали, труп был опознан родственниками, еще чей-то не вовремявсплыл в канале… Словом, тщательное расследование, взятое под особый контрольСоветом десяти, довольно быстро связало концы с концами. И перед смертьюАльвизо Бенато подвергся жестокому унижению: как торговец «своими рогами» онбыл, по приговору суда, одет в желтое платье, украшен парою рогов и под общиесвистки и насмешки провезен перед казнью по всему городу.

Имя Пьерины не звучало на суде. Лазарио не выдал ее даже подпытками, отговорившись тем, что имел дело с наемной шлюхой. Джилья скрылась впоследний миг — и новое громоподобное, душераздирающее «почему?!» Аретиноозначало: почему она не обратилась к нему за помощью?!

— Ей тоже было стыдно, — пыталась объяснить Троянда, ноАретино, вскинув брови, так глумливо протянул: «Е-ей?!» — что она умолкла. Всамом деле: не похоже, чтобы Пьерину на ее разрушительном пути хоть разостановило то, что называется совестью. Однако, верно, Лазарио крепко любил ее,коль не выдал, коль ценою собственных мучений спасал ее жизнь! Эта догадкавпервые заставила Троянду внимательнее взглянуть на свою подопечную.

Сначала она испытывала к ней только брезгливость, а когдаузнала историю Лазарио, к этому чувству примешалось еще и глубокое отвращение.Вдобавок, чтобы попасть в каморку, где поставили топчан для Пьерины, Троянденужно было пройти чуть ли не через все палаццо, и то, что она видела по пути,никак не улучшало ее настроения.

* * *

Аретино не преувеличивал: ступени его мраморной параднойлестницы и впрямь были стерты подошвами сотен тысяч посетителей и просителей.Ежедневно Пьетро принимал столько народу, что двери всегда были открытынастежь, а слуги освобождались от обязанности докладывать. И разношерстнаятолпа пялилась на стены, расписанные фресками, на залы, украшенные картинами,статуями, эскизами, обрывками картонов, набросками Тициана, Джорджоне,Корреджо, Микеланджело… Троянда с восторгом рассматривала бы эти шедевры,однако ей мешало непрестанное присутствие уже знакомых Филумены, Фиордализы,Виолы, Порции, Марцеллины и прочего множества красавиц, молодых, резвых,легких, шаловливых, которые сновали тут и там, приставали к гостям, играли нааприкордах, хохотали, шили, дурачились, кормили детей… При виде Троянды онисперва умолкали, а потом начинали наперебой делать ей реверансы один другогопочтительнее — уж такие почтительные да глубокие, с такими восторженными,умильными гримасами, что Троянда с трудом переносила эти издевки. Она пыталасьпроскальзывать мимо Аретинок как можно незаметнее, но они, чудилось, нарочноожидали ее появления, чтобы устроить из этого целое представление, послекоторого она влетала в каморку Пьерины вся красная, с колотящимся сердцем,дрожащими руками, испытывая острое желание передушить всех этих наглыхкрасоток, а для начала — растреклятую Джилью, по вине которой столькоприходится терпеть. И, входя в это обиталище близкой смерти, Троянде поневолеприходилось перевоплощаться в сестру Дарию, для которой слова сестры Гликерии омилосердии, всепрощении, жалости были не просто словами.

* * *