— Логично, — поежился майор.

— У вас их много? — спросил Яровой.

— Есть. А как же. Но не меченые. Вот только один уж очень загадочный. Он в одном бараке с «президентом». С час назад приходил. Что- то сказать хотел. Но я отправил его. После случая с Гномом. Да и не очень верю я ему…

— Сами к «президенту» подселили его? — спросил Яровой.

— Нет. Он из его касты. Тоже затея Бондарева…

Не спалось, и Бондареву. Он долго ворочался на скрипучей ветхой раскладушке. Только начнет дремать, Трофимыч ляжет навзничь и давай храпеть в самое ухо. Дано просто, а с присвистом, с утробным повизгиванием, с гудением, и раскладушка под ним трясется мелким бесом.

— Трофимыч, Трофимыч, перестань же наконец, дай поспать! — взмолился Бондарев.

Но на пятый раз старик не выдержал. Вскочил с койки взбешенный и, обложив Бондарева черным матом, сел у окна.

— На фронте не придуривался. Под обстрелом умел спать. А тут… Разнежился. Нервы у него завелись.

— Да не злись. Сколько времени терпел, больше не смог, — оправдывался Бондарев.

— Давай перекурим, — предложил Трофимыч.

— Давай.

— Слушай, я все не могу понять, зачем этого Ярового сюда привез?

— Ему в Певек надо. Да аэродром пурга перемела. Пока расчистят… Сам знаешь, как туда попасть, — ответил Игорь Павлович.

— А видать с головой мужик. Вишь, как в точку с Гномом попал! Как будто заранее знал.

— Что тут особого? Случайное совпадение. До этого, сам знаешь, сходило. Гном, наверное, с Шило заелся. Тот и встал на дыбы. А ну их всех на хрен. Голова кругом идет.

— Пойдет, еще бы! О Яровом, поди, и в Москве знают. А кто мы с тобою против него? Говнюки! Тебя под зад выперли с начальников лагеря. А у меня — десять классов неполных, сам знаешь… Вот вернешься в Магадан и, как знать… Вытащат тебя на партбюро и дадут… Хорошо, если выговором отделаешься. Но может случиться и серьезнее. Яровому ты многое рассказал. Он слушал, запоминал. И ему кое-что не понравилось. Сделает он тебе «заячью морду» и Магадане. И не только тебе. Всем нам, — крутил головою Трофимыч. — А и прав будет.

— Ну а что мне теперь? Партбюро свое слово сказало. Им, видишь ли, тоже мои методы работы с зэками не понравились. Будто иначе можно. Попробовали бы сами…

— Ты партбюро не трожь! — вскипел Трофимыч. — Там с тобой еще мягко обошлись. Биографию твою во внимание взяли… А то бы… Нет, Игорь, там с тобой верно решили. И ты обиженного из себя не корчи. А то я тебе такое напомню, что если бы в Магадане о том знали, не сидел бы ты сейчас тут.

— Ну, напомни! — озлился Бондарев.

— Помнишь, машины в пургу замело? С продуктами. А в лагере один только хлеб был. Фартовые бузу подняли. Из-за этого. Так ты не их, а работяг послал. Я тогда начальником отряда был. Мы и пошли. Семь километров. Всю жизнь я их буду помнить. Машин было три. А нас ты послал тридцать человек. Пурга была страшная. Пришли мы туда, а машины с бортами занесло. Лопату снега откинешь, а за эта время две нанесет. Снег — хоть зубами грызи. Жесткий, спрессованный. Несколько часов провозились, а толку никакого. Одежда коробом, от мороза стоит… Сколько людей тогда без толку пообморозилось! А двоих так и не спасли. Замерзли. Из-за тебя. Ты ж приказал нам не возвращаться без машин. Помнишь? — глянул Трофимыч.

Бондарев опустил голову. Руки его подрагивали.

— Но ведь даже горсти крупы не оставалось. Сам знаешь. Вынужден я был что-то предпринять.

— Да, но через день пурга закончилась.

— Кто ж знал, что так получится, — оправдывался Игорь Павлович.

— Дорого стоили твои приказы. Ох, и дорого, — вздохнул Трофимыч.

— А ты бы на моем месте не так поступил? Сидел бы ждал? Так, что ли? У меня с небом телефонной связи нет!

— У кого она была? Да разве о том я говорю? На хлебе можно было пересидеть. Работяги не роптали. Шоферы, какие с тех машин пришли, когда пурга началась, говорили, что не откопать груза, пока непогодь не уляжется. Тогда ты никого слушать не хотел. А все потому, что ты был начальником лагеря! А мы — подчиненными. И тебя тешило, что твой приказ— для всех закон. Вся беда в том, что до того, как стать начальником лагеря, ты не побывал даже в заместителях. Сразу дорвался до власти и обалдел. Это мы все понимали. Ты не созрел для этой должности. А потому и зарывался!

— В чем? Конкретно!

— Если тебе мало сказанного, еще напомню. Со сколькими ты здесь дрался? Со счета можно сбиться!

— Ты вспомни о причинах прежде всего! — не выдержал Бондарев.

— Причин не было!

— Брешешь!

— Назови!

— За чифир колотил! — загнул палец Игорь Павлович.

— А еще!

— За карты! — загнул Бондарев еще три пальца.

— Дальше!

— «Президента» сам знаешь за что!

— Ты перечислил пятерых. А избил четырнадцать. Всех давай вспомни! Всех!

— А тебе что?

— Как так? Мы в одной парторганизации!

— Ну и что!

— Не чтокай. Объясни! Это раньше та мне всегда рот затыкал. Мол, мое дело не вопросы задавать, а исполнять приказы. А теперь я с тобой не как подчиненный, как коммунист хочу говорить!

— Понятно!

— Что понятно?

— Яровой, значит, повлиял? — вскипел Бондарев.

— Глаза он мне на кое-что открыл!

— А еще что?

— И совесть задел заодно! Это ты завалил работу с зэками в лагере. По твоей вине многое здесь кувырком шло. Как приходили к нам преступники, так и уходили преступниками. Один раз ты проэкспериментировал, а дальше духу не хватило. Кишка оказалась тонка. Помнишь, работяг вместе с ворами в одни бригады объединил?

— Помню, в полжизни мне эта затея обошлась. Что ни день — драка!

— Верно! Легко ничего не дается.

— Правильно. Но фартовые полгода бузили.

— Ладно. Было. Зато все они людьми от нас вышли. Все до единого.

— Дорого давалось. У меня и без того забот хватало по самое горло.

— Не прикидывайся несчастным. Кому-то об этом скажешь, но не мне. Яровому мозги пудрил, вроде всегда воров к работягам селил, убийц — к интеллигентам. Брехун! Одного, двоих всунешь и все. Больше боялся. Шума, бузы. Я думаю, что с начальников лагерей тебя надо было выкинуть лет десять назад. Больше бы здоровья люди сохранили.

Бондарев подскочил. Глаза его остекленели от ярости.

— Сядь, Игорь! Бежать тебе уже некуда! А насчет того, что говорю, могу и доказать. Ты не только сам хреново работал, но еще и дурной пример показал. Мальчишка-стажер не хуже нас поверил в тебя, перенял твои методы, а зэки чуть не загробили его. То-то. И в этом опять же не кто другой, а ты, ты виноват. В том, что из этого парня теперь трудно будет сделать хорошего юриста. Ты его на корню погубил. Не зэка!