начать, он любезно просит посетителей покинуть комнату, но я разрешаю говорить при них.

Они уже три дня дежурят у моего изголовья, и я просто не имею морального права их прогонять.

– Со времени твоего последнего обследования стенки твоих желудочков сильно затвердели. Ты уже знаешь, что твое сердце больше не способно обеспечить поступление крови, достаточное для удовлетворения потребности твоего тела в кислороде. Мы взяли твою кровь на анализ и… нашли в ней следы алкоголя и травки. Напоминаю, что две эти вещи не просто нежелательны для тебя. Они тебе абсолютно запрещены. Как и соль в настоящий момент. Так что никаких колбас или ветчины, никакого сыра и даже никакого хлеба. Тебе нельзя ни консервов, ни полуфабрикатов. Что касается лечения, то тебе будет назначен новый курс. Я не собираюсь с тобой миндальничать, Авалон. Тебе не привыкать к больницам, ты с раннего детства с ними знакома. Но после этого раза придется строжайшим образом следовать нашим ограничениям, иначе следующий раз станет для тебя роковым. То, что ты все еще жива, – уже чудо.

Лола, потрясенная словами доктора, закрывает рот обеими руками, и по ее щекам текут новые слезы. Я не осмеливаюсь взглянуть на Ангела. Более того, я не осмеливаюсь больше взглянуть на них обоих. Я никогда не хотела, чтобы они услышали эти последние слова. Когда люди узнают, что тебе плохо до такой степени, все меняется. Их отношение, их взгляд на тебя – бывает, что они уже считают тебя мертвым.

Что же касается слов врача, то я ничего не чувствую – так происходит всегда. Конечно, сказанное пугает меня, но эти слова я уже слышу не один год, а я все еще здесь! Одна только боль по-настоящему приводит меня в ужас. Боль – это единственное, что я считаю реальным. Так что в ожидании, пока мне придется отправиться в мир Хель, я буду следовать собственному режиму питания: не буду курить, не буду пить, но на этом список ограничений заканчивается.

– Если говорить об остановке сердца, то твой мозг никак из-за нее не пострадал благодаря быстрой реакции твоих друзей. Но, с другой стороны, остается риск, что у тебя могут возникнуть проблемы с памятью и вниманием. Кроме того, ты можешь чувствовать раздражительность, нервозность и, конечно, сильную усталость, однако это пройдет в ближайшие несколько дней или, может быть, недель.

– Когда мне разрешат уйти отсюда?

Доктор улыбается.

– Через четырнадцать дней.

Я резко сажусь на кровати, и у меня вырывается проклятие. Сильная боль острой иглой пронзает мне грудь.

– Это невозможно, мне нужно ходить на занятия!

– Нам нужно держать тебя под капельницей как минимум неделю. Так что твое дело – пока отдыхать, а через семь дней мы вернемся к этому вопросу.

Я хочу возразить, но врач уже успел выйти из палаты, тогда как медсестра остается, чтобы проверить мое текущее состояние.

Я фыркаю и в отчаянии зарываюсь головой в подушку.

– У вас слишком низкое давление, но в вашей ситуации это нормально.

Она улыбается мне, просит Лолу и Ангела не задерживаться, чтобы не мешать мне отдыхать, и затем исчезает.

– Я не все поняла, но не рассчитывай, что после этого я позволю тебе пить и курить! – в слезах произносит Лола.

– Ну… все хорошо, окей?

– ВСЕ ХОРОШО? – вне себя вопит Ангел, взволнованный так, как если бы мы с ним были друзьями.

Я изумленно сдвигаю брови, но Лола берет дело в свои руки и бесцеремонно выставляет его за дверь. Затем она возвращается ко мне, вся дрожа с головы до ног.

– Ло… – вздыхаю я. – Со мной все хорошо.

– Я тебе верю. Потому что ты сама веришь в это железно. Но сейчас не тот случай, Авалон. Ты была мертва. Твое сердце не билось!

Это была самая длинная неделя в моей жизни.

Неделя ничегонеделания, полностью проведенная в постели.

Неделя изучения потолка или просмотра слащавых телесериалов, с их невероятными историями.

Неделя осмотров, сбора анализов и прохождения различных процедур.

Неделя, посвященная одной-единственной надежде – как можно скорее свалить из этой мерзкой больницы.

Ангел трижды приходил меня навестить и проверить, как у меня дела. Подозреваю, что он проникся ко мне симпатией, и – как ни удивительно – кажется, мне это по душе. Он прикрывался поручением Картера – будто бы тот посылает его узнать о моем состоянии, – но, когда как-то во время очередного визита босс ему позвонил, я вывела его на чистую воду.

Лола с Эмили были у меня по меньшей мере раз десять или одиннадцать. Джек, Дэниел и Аврора тоже пытались повидать меня, однако врач запретил пускать их.

– Слишком частые посещения нежелательны, – сказал он мне. – Полный покой, Лопес!

Когда друзья уходили, с меня спадала маска, и я погружалась в мрачные размышления. Мое сердце перестало биться – снова. И, как и предупредил врач, все эти дни меня не оставляло чувство тревоги. Много раз я была почти готова попросить маму приехать, чтобы выплакаться у нее на груди. Но я держала себя в руках, так что она ни о чем не подозревала. В те семьдесят два часа, проведенные мной без сознания, после того как я попала в больницу, Лола сообразила взять мой телефон, чтобы отвечать на сообщения моей матери. А когда та попыталась мне позвонить, соседка ответила, что я в библиотеке – работаю над важным исследованием. Впервые в жизни я держала маму в неведении относительно состояния моего здоровья. И чувство вины отравляет меня не хуже настоящего яда. С минуты на минуту я должна узнать, когда меня отпустят. Надеюсь выйти отсюда сегодня. Я чувствую себя хорошо, и пребывание здесь не вызывает у меня ничего, кроме желания, чтобы мое сердце остановилось на этот раз уже навсегда.

Когда вижу, как дверь начинает открываться, я живо сажусь на кровати: в палату входит мой лечащий врач и… Картер.

А он-то что тут делает?

В эти последние дни я не получала о нем никаких известий, но я знаю, что Ангел сообщил ему о том, что я попала в это учреждение – самое тоскливое во всех девяти мирах.

– Можешь уйти из больницы прямо сейчас, – сообщает Картер, лукаво подмигивая.

– Да, при условии, что ты проведешь в доме господина Брауна время, необходимое для твоего выздоровления, – уточняет врач.

Об этом не может быть и речи!

– Вы передаете меня в руки опасного преступника, который давно точит на меня зуб?

Картер открывает рот, но тут же закрывает его, а глаза врача просто вылезают из орбит.

– Я шучу. Договорились!

Врач натужно хихикает, и оба выходят из палаты, бросив на меня сердитый взгляд. Я остаюсь одна и могу спокойно одеться.

Всего через минуту я с сумкой на плече покидаю палату. Врач вместе с Картером обнаруживается у регистратуры, они заняты завершением всех формальностей, необходимых для моей выписки.

Без малейших колебаний я подписываю все бумаги.

– Ты должна приходить на осмотр каждую пятницу в восемнадцать часов. Мы будем внимательно следить за твоим состоянием, Авалон.

Я благодарю врача, и затем мы с боссом Сыновей Дьявола выходим из больницы. На больничной стоянке ждет черный внедорожник «Мерседес» – подойдя к нему, Картер открывает мне пассажирскую дверь и ждет, желая убедиться, что я сяду в машину.

Когда я в ответ склоняюсь перед ним в почтительном поклоне и с преувеличенной покорностью подчиняюсь, он закатывает глаза к небу. Оказавшись на пассажирском месте, терпеливо жду, пока он обойдет машину, чтобы сесть за руль.

– Не думал, что ты примешь мое предложение.

Если бы я отказалась, пришлось бы остаться в больнице. Для меня это было немыслимо.

– Вы не хотите лучше поговорить о вашем шантаже? В больнице я была несерьезна. Я к вам не поеду.

Картер, который только что тронулся с места, резко жмет на тормоз, так что я едва не вылетаю через лобовое стекло.

Мы смотрим друг на друга с упреком: я осуждаю его маневр, а он – мое упрямство.

– У меня дома есть все, что тебе необходимо с медицинской точки зрения, Авалон. А в