низкими берегами. Бот медленно полз вперед, солнце пригревало и настраивало благодушно. Николай Ильич подумал: прямо весенняя прогулка получается!

Гул взрыва заставил его соскочить. Тралбаржа, шедшая в уступе, подорвала мину. Раскатился двойной гул: от детонации подорвалась еще одна мина; за фонтаном воды исчез бот-буксир.

Николай Ильич с тревогой поднял бинокль. Сквозь ниспадавшие струи он видел буксир, который выбирался на зыбь и был как будто цел, но сидел необычайно низко.

— Запросите, что случилось, — приказал Старов.

С буксира скоро сообщили, что давлением воды на боте вырвало кингстон, дыру закрыли, воду откачивают.

Это донесение не успокоило Старова. Бот явно отставал, а задержки не входили в расчеты Николая Ильича. Вызвав к борту катер-дымзавесчик, он перебрался на аварийное судно. Все свободные люди из экипажа были Заняты откачиванием воды. Помпа не справлялась, и воду еще черпали брезентовыми ведрами. Краснофлотцы смеялись:

— Вот ударило, товарищ капитан-лейтенант! Вроде кит хвостом шлепнул! Искупало нас.

Они и вправду были мокры с головы до пят. На палубе, среди подсыхающих следов, поблескивала рыбья чешуя: волна забросила в бот несколько оглушенных судаков, и кок, несмотря на аварию, успел выпотрошить их к обеду.

— Сейчас рыбки свежей попробуете, товарищ командир, — сказал командир бота. Но Николай Ильич придирчиво осмотрел всё хозяйство «буксира, лично убедился, что и мотор, и динамо, и руль действуют как надо, следовательно задержек в тралении не будет, посмотрел на часы и только тогда ответил:

— Кто же от трофейной отказывается? Давайте.

В течение дня на фарватере подорвались без происшествий две мины, и это был конец улова.

Наступил вечер. На последнем галсе ветер посвежел, задувая навстречу п замедляя возвращение в гавань. Швартоваться пришлось уже в темноте. Зато сделали шесть галсов; завтра можно было заняться контрольным тралением.

Итог дня бодрил Николая Ильича, хотя к вечеру боль в затылке возобновилась и временами сильно мучила. Он безжалостно разбудил задремавшего штурмана, заставил сделать отчетную кальку и, несмотря на поздний час, отправился к командиру соединения с докладом.

На берегу ветер не ощущался. Ночь была звездная, тихая, и так всё было спокойно и красиво вокруг, что Николай Ильич вдруг поверил, что увидится с Таней гораздо раньше, чем ему казалось несколько дней назад в Ленинграде.

Он сидел у командира соединения, когда началась воздушная тревога. Оперативный дежурный доложил, что несколько групп немецких самолетов пытаются бомбить Ленинград и опять сбрасывают мины. В воздухе идет сильный бой.

— Авось с наших курсов отгонят, — утешил командир соединения… — Утром выходить подождите. Уточним итоги ночи.

Николай Ильич прошел в соседний корпус, в свою комнату. В выбитое стекло с моря задувало, ветер парусил затемнявшую окно портьеру. Карточки жены и сына запылились. Он тщательно обтер их платком, поставил на чернильный прибор и всмотрелся в родные лица. Улыбаясь ему, они словно говорили: «Ничего, вытерпим»…

Он позвонил на пристань, поговорил с дежурным по дивизиону, потом Зашагал по комнате из угла в угол… Времени до утра было много, а спать не хотелось.

Снаружи донесся гул пролетающих на посадку истребителей. Ночное сражение окончилось. С какими результатами? Через час об этом скажут донесения.

В памяти мелькнул парашют с миной, скользнувший перед окном, и крошево мелких льдин. Таня и сегодня была там, и что с нею, донесения не скажут… Надо позвонить ей немедленно, сейчас провод, наверно, свободен.

Действительно, его соединили быстро. Но долго — как ему казалось, бесконечно долго — он сжимал телефонную трубку, ожидая ответа… Вот сейчас она встает, бежит к телефону, сейчас ответит незнакомым, измененным расстоянием, голосом…

Голос ответил: «Алло!» — чужой, совсем чужой, незнакомый, испуганный голос.

— Товарищ Старов?.. Я вам вчера письмо послала… Вы не беспокойтесь. она в больнице. Никакой опасности для жизни. Увечья тоже не будет. Да, да, я сама отвозила. Осколок снаряда на улице… Правда, ничего опасного. Она сама дала ваш адрес, чтобы я написала. Вы к ней приедете?

Он вставлял в разговор только хриплые короткие вопросы. Механически повторил название больницы и сказал, что непременно приедет сегодня же, первым катером, непременно! Подчиняясь овладевшей им горячке, он побежал к командиру соединения. Дверь кабинета была закрыта. Спит? Командир работал всю ночь… Да и что сказать ему? Операция, возможно, не закончена. Возможно, придется всё начинать сначала. А личное несчастье… разве у него одного?

— Я слушаю, кто там бегает, спать не может?.. Погоды не дождался, не терпится в море рыбку ловить? — раздался рядом веселый голос с грузинским акцентом.

В дверях соседней комнаты стоял начальник штаба.

— Да нет, я к командиру…

— В море ушел командир, с третьим дивизионом. Ну, душа, придется начинать сначала. Не меньше шести мин спустили фашисты, зараза их порази! У флаг-штурмана заберите разведданные. В колене у Морского канала пошуруйте. Вдоль и поперек исходите, но чтобы завтра к вечеру никакой пакости не осталось. И тогда, товарищ Старов, с орденом тебя, и выпьем, тамадой буду.

— Есть, — с трудом выдохнул Николай Ильич.

«Не меньше шести мин», — сказал начальник штаба. Но в этот день боты, с трудом волоча против свежей волны тяжелые тралбаржи, отыскали только две мины. Николай Ильич угрюмо смотрел на мутные озерца, долго не расходившиеся на месте взрывов. Озерца были на середине главного фарватера. Где-то здесь еще четыре мины. А он надеялся сегодня окончить задание!..

Несмотря на ветер, Старов не увел свой отряд в гавань и поставил корабли на якорях у дамбы, чтобы выиграть несколько рабочих часов. Немцы всю ночь шарили прожекторами, а на рассвете открыли шквальный огонь по району канала. Снаряды ложились как раз в том колене, где начальник штаба приказал особенно тщательно протралить. Если бы Николай Ильич не знал, что его работа должна обеспечить к ночи проход кораблей, он пожалел бы людей и оружие. Но теперь надо было рисковать, и он снялся со стоянки.

Мглистая пелена дыма тянулась по воде в стороне Петергофа. Блестел купол Кронштадтского собора. Близкий город лежал в тумане. В городе сутки ждала его Таня, ждала, быть может, на последнее свидание. Незнакомая женщина, конечно, лгала из жалости… Люди часто думают, что горе переносится легче, если его принимают малыми дозами… Уговаривал же уехать, а она не хотела… Нет, зачем лицемерить перед самим собою; радовался тому, что Таня остается, никогда не был настойчив до конца… И вот она ранена на улице, и чужие люди снесли ее в больницу, а он даже не может навестить ее…

В середине дня снаряд упал между ботом и баржей, перебив кабель. Несколько буйков уплыли по течению, скользя на гривастых волнах,