Шон сонно посмотрел на меня, затем ухмыльнулся.

— Ах да, похищение. Говорят, эти люди крадут детей, вроде цыган. Но детей, маленьких детей, а не громил-уродин вроде тебя.

— Ладно, хватит. Давай допьем, что осталось, и доставим этого бездельника домой. Только как? На такси?

— Ну да.

Найти таксиста, согласного отвезти бормочущего Игбара, стоило трудов, а когда мы добрались до его дома в Каррер-Кардерз, пришлось тащить нашего пьянчужку вверх по лестнице, а там еще долго, как обычно, отыскивать ключи, погребенные где-то на дне карманов его пальто. Но стоило нам войти внутрь, как Игбар сразу пришел в себя и, осведомившись, что нам здесь надо, предложил пойти куда-нибудь выпить. Увидев же в руках Шона Хогга конвертик с кокаином, передумал и попросил меня поподробнее рассказать о моих приключениях. Я открыл было рот, но понял, что не помешает запастись бренди, чтобы перебить действие наркотика. Я уже направлялся к двери, когда Игбар начал хищно втягивать ноздрями порошок, и почувствовал у себя за спиной демонов паранойи.

Выйдя из здания, я вспомнил, что Игбар рассказывал мне о желтых крестах на улице Эль-Сек де Сан-Кугат. Эта улица находилась на границе квартала, в двух шагах, по его словам, от дома Игбара. Я уже бывал там — заскакивал несколько раз в бар на параллельной улице, где можно дешево поесть. Пожалуй, это даже не улица, а переулок, мрачный и неприветливый. Тротуар его с одной стороны был сплошь покрыт рваными плакатами и надписями.

Я прошел немного вперед. Концом своим переулок выходил на более крупную магистраль под названием Ассанадорс, упираясь в опустевший дом с заколоченными окнами. На фронтоне здания было намалевано несколько больших желтых крестов. Я вгляделся попристальнее в поисках чего-нибудь еще, что могло дать ключ к разгадке. Беда, однако, в том, что я и сам не знал, что ищу, да и темно было, ничего не видно, а пламя от зажигалки освещало лишь небольшой участок стены. Не похоже, что я вот-вот открою тайну катаров. Мне даже показалось вдруг, что мальчишка-ниндзя малюет желтые кресты из чистого озорства.

Бар в конце соседней улицы выплевывал из своего чрева последних посетителей. Трое-четверо двигались в мою сторону, негромко переговариваясь на ходу. Было примерно два часа ночи. Что представляют собою такие районы города, мне хорошо известно, но тревоги там я никогда не испытывал. Я щелкнул зажигалкой в тот самый момент, когда небольшая компания, по-прежнему переговариваясь драматическим шепотом, проходила мимо меня. Вся эта картина — приглушенные голоса, драматическая жестикуляция — напоминала театр времен короля Якова. Только коротких плащей и рапир недоставало.

К счастью, хозяин бара Сантьяго, который как раз опускал жалюзи, узнал меня и вернулся в уже пустой бар за бутылкой «Фундадора». Я сунул ему купюру, велев оставить сдачу себе.

— Слушайте, вон то здание в конце улицы, — я подождал, пока он, орудуя длинным шестом с крюком на конце, закончит возиться с жалюзи, и ткнул пальцем в ту сторону, — с желтыми крестами на стене. Не знаете, кто там жил раньше?

Сантьяго прищурился.

— А, ну да, конечно. Оно уж несколько лет пустует. Хотя вроде что-то с ним собираются делать. Балки с крыш исчезли. А жаль. Лет, пожалуй, десять назад там был небольшой женский монастырь.

— Монастырь? Где монахини живут?

Сантьяго устало посмотрел на меня.

— А что, бывают другие?

На самом-то деле на уме у меня было нечто другое, поумнее.

— А какой они веры были, не знаете?

— Какой веры? Скажете тоже. Нет, конечно, я сам не особо-то верующий. — Сантьяго от души выплюнул что-то изо рта.

— Что ж, спасибо и на том.

Я повернулся и тронулся было назад, сжимая в ладони бутылку. На сей раз он окликнул меня.

— Но одно мне известно…

Я круто остановился, ощущая нечто похожее на дежа вю.

— Это был приют для так называемых падших женщин. Сегодня их здесь хватает, не правда ли? И носил он имя Марии Магдалины. Говорят, это патронесса шлюх.

Я вернулся к Игбару, и мы сделали себе «куба либре» с бренди, кока-колой и льдом. Дома было душно и жарко, а открытые окна разве что комаров привлекали. Но кокаин исправно делал свое дело — Игбар и Шон готовы были выслушать продолжение моего рассказа, и по мере его продвижения слова, как ни странно, отыскивались все легче и легче.

Поннеф предложил немного пройтись. По его словам, прогулка способствует живости беседы и обостряет процесс восприятия. Лукас неохотно согласился. По правде говоря, он был и увлечен, и слегка напуган рассказом Поннефа, который чем дальше, тем больше казался ему вдохновенным безумцем. Поннеф говорил с убежденностью человека, привыкшего к тому, что к его словам относятся всерьез, и Лукасу невольно передавалось это чувство. Итак, они двинулись, постепенно отдаляясь от деревни в сторону заросших кустарником гор. Поннеф продолжал свое повествование.

— Теперь самое время объяснить, к какому именно заключению я пришел касательно таинственного исчезновения этих людей из окружающего мира. Пока достаточно будет сказать, что есть определенные, ну, скажем, дыры, где нарушается обычный ход Времени и происходит нечто, недоступное рациональному сознанию. Вернее, не дыры, а зоны, и эти зоны хорошо известны — и всегда были известны — так называемым примитивным народам. Современный человек просто забыл о них или предпочитает игнорировать их существование. Между тем они обеспечивают превращение духа, являясь, по сути, переходом от одного состояния сознания в другое. Понимаю, вы пока не готовы принять это.

Пока.

Он будто смаковал звучание слова и улыбался, словно вспоминая его вкус, тонкое положение в прежних разговорах с новообращенными или пленниками, шаг за шагом приходившими к принятию нужной ему концепции. Сколько всего их было? Если, по словам Поннефа, Лукас с Нурией оказались последними двумя, то в его общине должны быть уже четырнадцать служителей веры. Вероятно, не все деревенские входят в круг Избранных. Например, «мутанты»-головорезы, совершившие похищение. Как же удалось заставить других поселиться здесь? И каковы статьи их договора с Поннефом? Но он уже продолжал свое повествование.

— Я понял, что если я — действительно тот, кем себе представляюсь, то есть реинкарнация Роше, то отчего бы не существовать и другим — реинкарнациям остальных четырнадцати беглецов из Мелиссака? Отчего бы им не быть моими современниками? Я вернулся к старинным записям, вновь обратился к разрозненным свидетельствам, относящимся к тем катарам, что отправились в последнее путешествие. Прошел сеансы гипноза с известным психоаналитиком, которому изрядно платил до тех самых пор, пока он не сообразил, в чем суть моих устремлений, и не заявил, в довольно грубой форме, что считает меня совершенным маньяком.

Не важно, подумал я. Надо заняться самогипнозом и научиться впадать в нирвану, в духе некоторых старых эзотерических традиций, побуждающих размышлять о прежних жизнях. Я начал прозревать человеческие формы, которые даны моим друзьям и последователям из XIII века в нынешней жизни. Я изучил все, что написано о реинкарнации. Сначала прозревал изгнанников-катаров. Видел, как бредут они горными тропами и один за другим останавливаются, словно потрясенные сверхъестественным видением. То был миг, когда я постиг святость их коллективного прозрения и понял абсолютную необходимость его воплощения. Это был важнейший, поистине поворотный момент в моей судьбе. И все же пока я видел только общину, отдельных лиц не различал. Тогда я направился в Мелиссак, купил заброшенное поместье, привел его в порядок и погрузился в продолжительные раздумья. Постепенно, один за другим, образы становились реальнее, люди словно обретали плоть. Нельзя утверждать, что физически все они в точности походили на оригиналы из прошлого. То, что виделось мне в минуты прозрений, были нынешние формы существования тех давних душ. Я видел их в определенной обстановке, и это позволило в конце концов отыскать людей. Все они жили, сейчас или в недавнем прошлом, неподалеку от гор. Я был на правильном пути. Участники общины возрождались и возвращались к тем местам, где сказали некогда последнее «прости» этому миру.