– Почему обязательно – взломала? – переспросила Неля, тщетно пытаясь придумать, как бы половчее выкрутиться.

– Ракитин сам дал вам ключ?

Эх, была не была!

– Я не взламывала кабинет, – выдохнула Неля, не глядя на следователя. – Я… я сделала дубликат ключа.

– Еще лучше! – хлопнул по столу Паратов, и несколько удивленных пар глаз посмотрели в их направлении. Понизив голос, следователь наклонился над столиком, приблизив лицо к Неле, и прошипел: – Вы понимаете, кому об этом рассказываете?! Неужели все это сделали ради этого парня, Рощина?

– На самом деле, нет, – вздохнула Неля, приняв решение. В конце концов, он и так многое узнал и вряд ли остановится. Лучше уж пусть он получит информацию от нее. – Все началось с моего крестного, профессора Любавина…

Паратов ни разу ее не перебил. Неле казалось, что речь ее сбивчива и непосвященному человеку вряд ли была бы понятна. Тем не менее следователь молчал на протяжении всего рассказа, даже когда Неля перескакивала с одного предмета на другой и меняла хронологию событий, забыв о чем-то упомянуть, а потом вдруг вспоминая. Закончив, она подняла глаза на Паратова, который сидел с каменным лицом.

– Значит, – проговорил он медленно, – мадам возомнила себя сыщиком? Я знаю Любавина. Не лично, но наслышан. Говорят, он взяток не берет и поблажек не делает – ни следователям, ни подозреваемым. И именно он подрядил вас на это, с позволения сказать, дельце?

Неля кивнула, напряженно глядя в холодные синие глаза. Не зря ли она так легко «раскололась»? С другой стороны, как Паратов может ей навредить – не отдаст же под суд за взлом и проникновение… Или отдаст?

– Проверки ничего не дали, – попыталась она оправдаться. – Но дядя Илья… то есть профессор Любавин, подозревал, что в «Горке» не все так благостно. И он ведь оказался прав – документация, которую я нашла в компьютере Ракитина, говорит сама за себя: он занимается приписками, получает бюджетные деньги на вдвое большее количество пациентов, чем есть в наличии, берет взятки, скрывает пожар. Правду можно было узнать, только подсадив в клинику специалиста. На тот момент я ушла с работы, была свободна, и…

– А вы понимаете, что это опасно? – прервал Нелю Паратов. – Оставаться в «Горке» после взлома? Да еще теперь один из пациентов в курсе!

– Не думаю, что Древлин меня выдаст.

– Ну, он может и не желать этого – просто сболтнет ненароком кому-то из пациентов, санитаров или врачей, а они передадут начальству. Вам пора увольняться, Нели Аркадьевна!

– Мне нужна еще пара недель, – покачала она головой.

– Вы упоминали о проверках из Комитета, – задумчиво проговорил Паратов, теребя гладко выбритый подбородок. – Как Ракитину удалось избежать проблем, если, как вы говорите, пациентов в наличии в два раза меньше, чем на бумаге?

– Взятки…

– Ну, хорошо, разберемся. Что еще вам удалось узнать?

– Э-э, нет, так не пойдет, Иван Арнольдович! – воскликнула Неля. – Вы вытянули из меня кучу информации, а сами мало что рассказали. Я хочу знать подробности.

– Подробности чего?

– Ограбления и убийства Рощиных. Расскажите мне, как они погибли.

– Это мне не известно.

– А можно как-то выяснить?

Следователь внимательно взглянул Неле в глаза.

– Почему вас это интересует?

– Не важно. Так можно или нет?

– Могу попробовать, – вздохнул Паратов. – Напомните, зачем я все это делаю?

– Даже не знаю, – улыбнулась Неля. – Может, потому что вам и самому интересно? Азарт сыщика и все такое…

– Возможно, – усмехнулся он уголком рта. – Возможно.

* * *

На встречу с Егором Рубцовым Неля ехала, вооруженная сведениями, полученными от Паратова. Они договорились, что Рубцов передаст Неле скрипку неподалеку от офиса, где располагался пятый канал телевидения. Егор сказал, что у него запись, а потом он свободен.

На подходе к зданию Неля увидела долговязую фигуру гитариста. Он стоял, прислонившись к стене. В зубах у него была зажата сигарета, а в руке он держал скрипичный футляр. Неля решительно направилась к нему, лицо ее пылало от гнева. Заметив ее, Рубцов оторвался от стены. Улыбка на его губах таяла по мере ее приближения.

– «Скоро грянет буря?» – озадаченно процитировал он Горького.

– Почему вы не рассказали мне о Максе? – рявкнула Неля, чувствуя, как у нее горят щеки.

– О Максе? – Густые брови гитариста поползли вверх. – Да вы о чем?!

– О наркотиках. О кокаине, если быть точной. Макс употреблял, а вы с Аарне нарисовали мне портрет музыканта от бога…

– Но он действительно такой, как я говорил! – развел руками Рубцов. – А откуда вам известно о коксе?

– Лучше скажите, почему вы о нем умолчали?

– Не хотел портить идеальный портрет. Послушайте, может, присядем где-нибудь? Если, конечно, пообещаете меня не бить.

Неля чувствовала, что ее боевой дух падает. В конце концов, почему Рубцов или Тойваннен должны были с ней откровенничать? Они ведь совсем ее не знают!

– Хорошо, – кивнула она. – Куда пойдем?

– Давайте зайдем внутрь? – предложил Егор. – Там вполне приличное кафе.

Неля согласилась. Она не ощущала голода, но кофе бы выпила. В кафе было многолюдно, и все оглядывались на Егора, однако он, словно ледокол, шел строго по курсу, игнорируя шепотки вокруг. Найдя свободный столик, он бросил на стул свое большое тело и кивнул Неле, приглашая сесть напротив. Подошедшая официантка приняла заказ, то и дело бросая заинтересованные взгляды на Егора. Как только девушка отошла, он сказал:

– Не знаю, от кого вы получили сведения о зависимости Макса – ему успешно удавалось это скрывать!

– У меня свои источники, – произнесла Неля. – Важен сам факт, и вы его от меня скрыли. Скрыли от врача!

– Не от врача Макса, – усмехнулся Рубцов, и Неля снова почувствовала, что краснеет. – К вашему сведению, он давно отказался от наркотиков. У него не было срывов уже больше трех лет, и я уверен, он чист.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что я тоже чист.

– То есть вы хотите сказать, что…

– Был наркоманом? Ну да, эка невидаль! – пожал плечами Егор. – И стаж у меня побольше, чем у Макса. Знаете, где мы с ним познакомились?

– И где же?

– В закрытом центре для наркозависимых. Ему было двадцать лет, мне побольше.

– Макс же тогда жил за границей?

– Там он и проходил курс лечения – отец настоял. Он имел мало влияния на сына, однако Макс и сам понимал, что погибает, поэтому согласился. В Штатах у него были ангажементы, учеба, поэтому никому не следовало знать о его проблемах. А я тогда тоже жил в США, с матерью – она вышла замуж за американца.