После этих слов Илья вдруг нахмурился и погрустнел.

– Да, странное дело, – проговорил он после непродолжительного раздумья. – Как-то уж очень густо в последнее время повалили на свет Божий старые военные тайны.

– Да кому они теперь нужны, разве только историкам?

– Ты ошибаешься. Вот этот отпечаток, – продемонстрировал он мне свежий шрам, – я получил совсем недавно, и, кстати, в процессе разгадывания одной из таких, как ты изволил выразиться, старых и никому не нужных тайн. И ничего здесь смешного нет, – добавил он, увидев на моем лице недоверчивую ухмылку, – одних убитых в последней операции по захвату главного подозреваемого было одиннадцать, да раненых более двадцати. Начальник там мой погиб. Владимир Степанович…

– Ты серьезно? А тех, за кем вы гонялись, поймали?

– Увы, нет, – вздохнул Илья. – Правда, это был один человек, но он в который раз бесследно исчез. Впрочем, дело пока не закрыто, и распространяться о нем я сейчас не могу. Извини. Давай лучше вернемся к твоим находкам.

– Да, собственно, все, что я знал, я тебе уже рассказал. Но если тебе вдруг станет интересно покопаться в старом мусоре, то я могу передать его тебе хоть завтра.

Мы с Ильей расстались почти на неделю. На следующую нашу встречу я принес ему чемоданчик, тщательно упакованный в полиэтиленовый мешок.

– Здесь все, – сказал я, – кроме кольца. Мы подумали, подумали и решили его никому не отдавать. Сам понимаешь, золото все-таки, денег стоит.

– Да ты не волнуйся за свое имущество, Александр, я обязательно постараюсь разобраться со всем этим хозяйством, – пообещал Илья. – На самом деле я страсть как люблю копаться в загадочных фактах и документах. Да, а что еще, кроме самого чемоданчика, удалось обнаружить в извлеченной из реки машине?

– Обручальное кольцо, остатки ствола небольшого пистолетика. Ах, да! Еще на задней стенке сейфа висели три совершенно сгнивших автомата, лампа. На полу в иле нашлось несколько ржавых армейских пуговиц, латунная пряжка от офицерского ремня советского производства, десятка два разменных монет, ну и, естественно, скелет утопленника.

– Ты уверен, что бляха от ремня была советская? – удивился Илья.

– Абсолютно точно, – подтвердил я, – как, впрочем, и монеты.

– И где же все это? – поинтересовался Илья.

– Пистолетный ствол и кольцо остались у Михаила, – ответил я, – а все остальное так и было брошено в том гараже, где мы потрошили «мерседес».

– То есть в случае необходимости до всего этого можно будет довольно легко добраться? – уточнил Илья.

– Наверное, – неуверенно сказал я, – если только все останки давным-давно не выброшены на помойку.

– Пожалуйста, Александр, если тебе не трудно, проясни это прямо сегодня.

– Хорошо, сделаю, – пообещал я.

– А как у тебя с работой? – спросил Илья.

– Да все в порядке. Как раз неподалеку отсюда на днях открылся небольшой магазинчик с довольно причудливым названием «Альбион», так вот в нем я и устроился. Торгуют в нем снаряжением для верховой езды, мужской и женской одеждой и аксессуарами.

Поговорив еще немного о том о сем, мы расстались.

На следующее утро Илья Федорович Хромов примчался на Лубянку, едва забрезжил рассвет. Расчистив стол от бумаг и канцелярских принадлежностей, Хромов уселся на стул и принялся вынимать из чемоданчика ветхие от старости мешочки.

«Затевать сейчас полномасштабное изучение всех этих причудливых штуковин, пожалуй, несколько рановато, – подумал он. – Сначала надо прочесть дневник и хотя бы попытаться расшифровать письмена на пергаментах».

Пересняв все тексты, Илья сфотографировал и выцветший квадратный коврик с неясными кольцевыми рисунками.

«Попробую-ка я вытащить дополнительную информацию из коврика при дополнительном усилении контрастности во время печати, – решил он, – а то очень здесь все блекло. А чемоданчик, пожалуй, отдам на спектроскопию. Пусть посмотрят, где и когда он изготовлен и соответствует ли он рассказанной Александром легенде».

Несмотря на то что могучий ранее организм Комитета госбезопасности подвергался в то бурное время постоянным реорганизациям и сокращениям, технические службы его избежали кадровых перетрясок и работали вполне стабильно и профессионально. И поэтому уже к вечеру того же дня на столе у майора Хромова лежали фотографии документов. Он сложил их в папку и, поскольку было достаточно поздно, отправился домой.

Уложив в постель сынишку и оставив жену за просмотром очередного сериала, он уединился у себя в кабинете и, сняв с полки два потрепанных немецко-русских словаря, открыл дневник. Первая его страница не имела никакой даты и содержала довольно длинный перечень припасов, явно собранных для длительного путешествия. Перечислялись веревки и ледорубы, шоколад и галеты, чай и медикаменты.

– Так, так, – прошептал Илья, – если судить по количеству спальных мешков, то в поход собрались четверо, но ледорубов они с собой берут почему-то шесть. А может быть, с ними шли еще двое проводников, которым стандартные альпинистские мешки были ни к чему? Экспедиция наверняка направлялась в горы и, судя по набору альпинистского снаряжения, горы весьма солидные. Жаль, что здесь не упоминаются ни их маршрут, ни фамилии участников экспедиции. Вот только одно имя – Гюнтер. Да и то в какой-то странной связке: «Аптечка Гюнтера». Причем слово «аптечка» почему-то взято в кавычки. Так, – перевернул он страничку, – вот и первая дата – 16 апреля 1939 года. Прекрасно, и о чем же здесь идет речь?

За час упорной работы майор Хромов осилил не более двух десятков страниц и, почувствовав в глазах нестерпимую резь, отложил дневник в сторону. Откинувшись на кресле, он принялся анализировать материал.

«Экий, однако, сухой педант писал, – думал он. – Всюду повторяются непонятные значки да бесконечные промеры пройденных отрезков пути, азимутные замеры компаса да показания шагомера за рабочий день. Впрочем, не все. Есть еще и суточный расход продуктов. Вот откуда мы и попробуем плясать». Илья включил лампу и вновь придвинулся к столу.

– Итак, – вернулся он к началу датированных записей, – что же они лопали, голубчики, во время путешествия, а главное, сколько?

Вынув из ящика стола чистый лист бумаги, он начал записывать вычитанные из дневника сведения: «Две пачки галет, три банки тушенки, копченые колбаски, сухое молоко, твердый сыр, чай черный…» Закончив подсчет выделяемых на сутки порционных блюд, Илья удовлетворенно побарабанил пальцами по столешнице.

– Все-таки их было шестеро, – удовлетворенно прошептал он. – Следующая дата двадцать восьмое, – отметил он на своем листочке, – вторник. «Ветер тихий, северный. Минус восемь. Спускаемся четыре часа с осыпи в ущелье N-15. Азимут 103. Стоянка два часа. 11 704. Голец с запада в виде расщепленного лезвия топора. Вышли на старую китайскую тропу к 16 часам. К. и Р. советуют сделать остановку и дать отдых животным. Говорят, что завтрашний подъем на перевал будет очень тяжел. “Алеф” натер левую ногу, и наш милосердный “Силум” наложил ему на лодыжку повязку». Да кто же там был-то? – заерзал на сиденье Илья. – Что за имена у них такие? «Алеф», «Силум», да в те годы людей с такими именами в Германии и днем с огнем нельзя было сыскать. – Он перевернул страницу и, не став изучать список съеденных продуктов, торопливо пробежал глазами следующую запись: «Минус два у подножья… Средний угол подъема… Ветер…» Не то, – шептал он, – не то. Вот. «Азимут 117, до отметки 5468, затем 122, до отметки 8223». Так, есть, – он быстро перевел взгляд на другую часть страницы. – А тут? Вот и тут есть. «Азимут до отметки 9008, 125 – 128. Ветер…» Да черт с ним, с ветром. – И тут Илью озарила догадка. – А тут на самом деле есть что-то интересное. Азимут, азимут, – повторил он, – угол между какой-либо точкой и направлением на север. И здесь на каждой странице мы имеем и азимут, и связанное с ним упоминание об определенной числовой отметке. Если перевести данные в графическую форму, то можно начертить приблизительную схему движения экспедиции.