казенник снаряд, подтянул укладку поближе под ноги, чтобы не терять времени. В шлемофоне голос Соколова строго сказал:

– Руслан, отступаем! Омаев, уходи за укрытие! Прием!

– Товарищ командир, я атакую немцев. Простите, там девушка, я должен попытаться ее спасти.

Соколов замер от удивления. Он думал, что Руслан не расслышал приказ, а тот осознанно бросился в одиночку навстречу немецким танкам. Он снова подключился к командной частоте:

– Прием, говорит командир взвода Соколов. Экипажи, внимание, я иду в атаку вместе с номером четыреста. Это нарушение приказа командования, я не брошу товарища в беде. Вы отступаете обратно к нашим позициям. Выполнять приказ!

– Мы с вами! – выкрикнул Бочкин, и семерка под управлением Бабенко сделала резкий поворот.

– Мы прикроем слева! – спокойный бас Логунова успокоил всех, придав сил.

Они вместе, значит, есть шанс выжить.

– Руслан, маневрируй по полю, не снижай скорость, мы будем прикрывать с флангов.

– Есть! – Омаев чувствовал, как его охватывает азарт. – Давай, Марк, двигай, жми!

Советский танк, скоростной и легкий, вдруг заметался по полю, выписывая странные зигзаги. От его неожиданного маневра немецкая сила остановила свой разгон, опешив и не зная, куда же бить. Выстрел, снова огонь, снова! С нескольких сторон сразу раздались взрывы, закрутился черный вихрь дыма, белой завесой затянуло поле, но «тридцатьчетверка» с красными звездами на бортах, невредимая, продолжала стремительную атаку в лоб, на немцев. Внутри Руслан крутил маховик настройки перископа, высматривая движение вражеских пушек в лобовых масках. Вздрогнул ствол крайнего «тигра», Омаев отреагировал мгновенно:

– Задний ход, задний! Десять метров!

Машина дернулась, со скрипом рванула назад, и снаряд, выпущенный «панцером», прошел между стволом и передней частью корпуса, осыпав осколками броню.

– Вперед и влево на десять градусов!

Танк под номером четыреста нырнул вперед, крутанулся и резко ушел влево, пропустив над кормой еще один снаряд. И тут загрохотали выстрелы. Из-за укрытий открыли огонь остальные советские танки, они били без остановки по бортам противника, по черным широким гусеницам, отвлекая их от машины Омаева. Вспыхнул черным дымом крайний «тигр», и тут же рядом с ним занялась пламенем самоходка, с горящей техники спрыгнула темная фигурка танкиста и бросилась в сторону немецких окопов.

– Огонь, Логунов, правый фланг, Бочкин, левый! Бейте в маску, мы близко, снаряды пробьют броню!

Они стреляли без остановки, выпуская по три снаряда в одну цель. Противник дрогнул от напора и неожиданного огневого удара, потерял боевую линию, растеряв позиции по бокам танкового клина. Две САУ в центре поспешно начали отступать, испугавшись атаки русских. Танк Омаева двинулся к нужной точке поля. Зажмурившаяся было Гуля открыла глаза и с удивлением закрутила головой, не понимая, что происходит. С ревом и лязгом что-то огромное вдруг наехало сверху, и ее накрыло темнотой. Хлопнула створка нижнего люка в днище танка, больно ударив ее по плечам. Мужской голос выкрикнул:

– Давай руку!

Гуля закрутила головой и отпихнула руку:

– Тут раненый, надо его затащить.

– Давай быстрее, давай! – Сильные руки втянули ее в темноту крошечного пространства.

Но она упрямо крутанулась на животе и опустила кисти вниз, ухватилась за толстую ткань шинели. Омаев снова дернул за черный ватник, и еще раз. Затащил и откинул в угол на днище хрупкую санитарку и ее ценный груз – приземистого сбитого мужчину в шинели с погонами майора.

– Марк, задний ход, уходим!

И сам бросился к наводке орудия, прижался к нарамнику перископа. Гуля закрутила головой, увидела укладку боеприпасов и кинулась к ней. Без лишних слов девушка вцепилась тонкими руками в тяжелый снаряд и с трудом потащила его к задней части ствола.

– Куда класть?

От выстрела танк дернулся, Гуля приложилась головой о бронированную перегородку и еле удержалась на ногах. Снаряд грохнул так, что их опалило жаром, а внутрь выбросило порцию едкого газа от порохового взрыва. Руслан вытянулся, вогнал снаряд в казенник, грохнул затвором и бросился к приборам наводки.

– Марк, короткая! – Прицел скользнул по черному боку, САУ с крестом на борту закрутилась, пытаясь уйти с линии обстрела.

Огонь! Гуля с грохотом уложила тут же новый снаряд в освободившийся казенник, горячая гильза отскочила ей прямо на ногу. Девушка ойкнула, но всем телом навалилась на тяжелый затвор, плечом упираясь в бронированный лист.

– Готово!

Выстрел! Бронебойный прилетел в корму подбитой самоходки, пробив броню и задев топливные баки. Перед Марком занялась оранжевая стена из пламени.

– Уходим, скажи, чтобы не стреляли! Я прорвусь под прикрытием огня.

Его слова Руслан тут же повторил в ТПУ, и танковый огонь как по команде затих, давая «тридцатьчетверке» обойти горящие машины противника, а потом повернуть к безопасной территории. И вдруг, вдохновленная танковой атакой, бегущими самоходками противника, поднялась из окопов пехота.

«В атаку! За Родину! За победу! За Ленинград!» – громкий крик, как лесной пожар, пробежал по цепочкам стрелков.

– Вперед, в атаку! Прикрыть пехоту! – Новый приказ комбата развернул все машины на сто восемьдесят градусов.

Советские стрелки, танкисты бросились в новое наступление, отчаянно, горячо, так, что и мысли не возникло об отступлении. Только вперед, только победа! Линия танковых групп сокрушила первые окопы, откуда стали разбегаться испуганные немцы, бросая оружие. Кто-то застыл с поднятыми руками, не в силах бежать от разъяренных русских воинов. За танками шли пехотинцы, прыгая в окопы, добивая поверженного врага, расстреливая противника из винтовок, забрасывая его гранатами. Грохотали взрывы, черный смрад пороха застилал все поле, кричали на двух языках, и вдоль новой советской позиции звенело, наливалось силой русское «Ура! Победа!».

Комбат Еременко шевелил пальцами, сжимая и разжимая их в кулак. Ему очень хотелось выпустить пар, накричать на экипаж танкистов, что застыл перед ним. Нарушили устав, нарушили приказ командования, устроили на поле самодеятельность! Но в трех метрах от него санитары грузили на полуторки на носилках его верного товарища, командира стрелковой дивизии Семена Реброва, с которым он прошел почти всю войну. Его, раненого, вытащила санитарка с поля боя с помощью отчаянного экипажа номер четыреста под прикрытием взвода Соколова. Гордей Иванович покосился на тяжело стонущего майора, окровавленного, но живого, перевел взгляд на девчонку лет семнадцати в огромном, не по размеру ватнике и сапогах, на понурого Омаева, хмурого Соколова и вздохнул:

– Ругать не буду, сами знаете, что так не делается. Армия – это дисциплина. Но и хвалить не буду, хоть молодцы, отразили атаку, удержали новую позицию. Ты кто, откуда? – обратился он к Гуле.

– Рядовая Азамаева, вторая санитарная рота сто сорок пятой дивизии. Это я виновата, не могла товарища майора бросить. Я нарушила приказ.

– Спасибо тебе, – он вгляделся в лицо девушки. – Тебе сколько лет?