Вскоре мы подъехали к вертолетной площадке, располагавшейся за пределами города, где нас уже ждал пилот в летной куртке и шлеме. Вертолет был не очень большой, но для нас троих места там вполне хватило. Шишков настоял на том, чтобы лично отправиться за своей дочерью. Кажется, в глубине души он не до конца верил, что все обстоит именно так, как я ему рассказала, и надеялся, что тут какая-то ошибка. Но я была уверена, что ошибки нет, и молилась только о том, чтобы у Кати хватило ума не предупредить свою подружку эсэмэской о том, что тайна ее уже не является таковой.

В половине восьмого вечера мы оказались на Московском вокзале. Погода стояла ясная, но прохладная, что не редкость для нашей Северной столицы. Шишков немилосердно мерз в своей легкой ветровке, наспех накинутой на плечи. Однако, поглощенный печальными размышлениями, он почти не обращал на это внимания.

Эдуард Борисович нервно курил одну сигарету за другой. Мы заняли позицию, откуда нам отлично был виден перрон, при этом оставаясь в тени. Я была почти уверена, что Алена и не подозревает о том, что встретит здесь своего отца. И все-таки на этот случай я замаскировалась, чтобы выследить девчонку, если она решит ускользнуть от нас.

Шишков поминутно поднимал голову и прислушивался к сообщениям, которые беспрерывно выдавали по радио. Наконец, объ-явили, что поезд Тарасов – Санкт-Петербург прибывает на третий путь. Шишков нервно затоптался на месте.

– Нам не стоит идти прямо к вагону, – посоветовала я ему. – Давайте подождем их у входа в подземный переход. Мимо нас они все равно не пройдут, там мы их и перехватим. Только хочу предупредить: не закатывайте публичных скандалов и уж тем более не устраивайте публичный же мордобой. И вообще, парня не трогайте! Даже не разговаривайте с ним! Берем Алену, не очень-то и слушая, что она там будет пищать, молча сажаем ее в вертолет – и немедленно летим домой! Иначе я отказываюсь принимать в этом участие!

Шишков мрачно выслушал меня. Было видно, что ему не очень-то понравился такой расклад, но, наткнувшись глазами на мой неумолимый взгляд, он нехотя буркнул:

– Хорошо.

Поезд уже подходил к платформе. С шипением он остановился, открылись двери вагонов, опустились ступеньки, и из вагонов по одному стали выходить люди – кто с сумками, кто с чемоданами, а кто и вовсе налегке.

Именно так, налегке, из поезда выпорхнула Алена и встала на перроне, улыбаясь и подставив неяркому питерскому солнышку лицо. Следом за ней спустился худощавый русоволосый парень с серьгой в левом ухе. Парень был в рваных джинсах и черной футболке с изображением каких-то размалеванных под зомби музыкантов. Его открытые до плеч руки покрылись мурашками, однако он мужественно делал вид, что совсем не мерзнет. На лбу у рок-музыканта были темные очки, он надвинул их на глаза. За спиной парня в черном чехле висела гитара.

Следом за ним показались еще двое ребят, примерно того же возраста и внешнего вида, только один был блондином, а второй – брюнетом. Они о чем-то посовещались, потом парень с гитарой приобнял Алену за талию и повел ее к переходу. Шишков побагровел и крепко сжал мой локоть.

– Тише, вы меня так инвалидом сделаете! – прошипела я, выдергивая руку и тряся ею в воздухе. – Стойте спокойно! И вообще зайдите за угол! Или лучше вот что. Зайдите в переход с другой стороны и спуститесь вниз.

Шишков, к счастью, не стал со мной спорить и послушно скрылся за углом. Мимо меня шли люди и группами скрывались в подземном переходе. Я на всякий случай тоже зашла туда и встала у стены, то и дело выглядывая наружу, благо обе двери перехода были открыты.

Оттуда я видела приближение Алены и ее спутника. Видимо, Катя все-таки вняла голосу разума и ни о чем не сообщила своей подруге, потому что Алена шла с абсолютно безмятежным видом. Доверчиво прильнув к своему парню, она что-то щебетала, вертела головой и смеялась. Парень вел себя более сдержанно. Вот он приблизился к двери и пропустил Алену перед собой. Она шагнула вперед, и я тут же крепко ухватила ее за руку.

– Привет, дорогая! – весело сказала я. – А мы тебя уже встречаем!

С этими словами, не позволяя Алене опомниться, я быстро потащила ее вниз. Девчонка, испуганно озираясь, семенила за мной, подгоняемая толпой. Внизу она попыталась было затормозить и вырваться из моей хватки, но это у нее не получилось.

– Рома! – обернувшись, жалобно закричала она.

Рома Колесников, опешив от неожиданности, издали увидел свою подругу, к которой со стороны второго входа уже спешил ее отец, и шагнул назад. Лицо Шишкова было суровым и сосредоточенным. Я немного волновалась, готовясь предотвратить возможное рукоприкладство с его стороны. Шишков подошел к дочери, смерил ее тяжелым взглядом, под которым она вдруг сжалась в комочек и даже чуть присела. Шишков взял ее за подбородок и высоко приподнял его, продолжая сверлить обличающим взглядом.

Он не произнес ни слова, только смотрел на нее с минуту, после чего отвел глаза и, взяв дочь за руку, так же молча повел ее к выходу из здания вокзала. Я держала Алену с другой стороны, но она и так покорно шла с нами, не сделав ни единой попытки вырваться и глядя в пол.

Сев в такси, мы так же молча доехали до ожидавшего нас вертолета, погрузились в него и отправились в Тарасов. Шишков упорно хранил молчание, Алена изредка предпринимала робкие попытки заглянуть ему в лицо и слабо улыбалась, но Шишков сурово игнорировал эти заигрывания.

Поблагодарив пилота и рассчитавшись с ним, Шишков усадил дочь в машину, и мы поехали в Алексеевку. Первой, конечно, выскочила Алиса, не сдерживая слез. Однако по строгому выражению лица мужа и виноватому – Алены она почувствовала что-то неладное и не стала бросаться к дочери с причитаниями и восклицаниями.

– Мама… – первой заговорила Алена. – Мама, я не хотела тебя расстраивать…

– Идем в твою комнату! – в первый раз за все это долгое время обратился к дочери Шишков.

Вся троица направилась в комнату Алены, и за ними захлопнулась дверь. Вот тут уже Шишков позволил наконец своим чувствам выплеснуться наружу – по полной программе! Отрываясь за время своего вынужденного молчания, он взахлеб высказал дочери все, что о ней думает, а также проинформировал ее, какие перспективы ее ожидают после столь непотребного поведения.

Я еще никогда не слышала, чтобы Эдуард Борисович так ругался! Голос Алены, вопреки обыкновению, был очень тихим, она почти не пыталась возражать отцу. Слушать этот «разбор полетов» мне совсем не хотелось, и я отправилась в свою комнату. Бурный разговор продолжался еще около часа, и итогом его, как я потом узнала, стало помещение Алены под домашний арест, запрет на «живое» общение с друзьями, не говоря уже о Колесникове, полное лишение ее наличных денег, а также перевод ее на домашнее обучение. До тех пор, пока она не образумится.

Я подумала, что со временем Шишков смягчится и опустит кое-какие пункты в этом реестре запретов. И вообще ему стоило бы поговорить с Аленой по душам. Не сейчас, а когда она в полной мере осознает свою вину. На данный же момент принятые им меры показались мне оптимальными.