– А это что за цветочная выставка? – поинтересовалась она.

– Это мы для мадемуазели купили, – пояснила Хилари.

Мисс Робертс изумилась ещё больше, поскольку её первоклашки не раз жаловались ей на горы домашней работы и суровость Мамзели.

«Какие у меня всё-таки добрые девочки!» – подумала мисс Робертс. А вслух сказала:

– Вы поступили очень хорошо. Мадемуазель будет так приятно! Она опять плохо спала ночью, так что вряд ли вас к ней пустят, но экономка передаст ей цветы от вас.

Но у Дженет были совсем другие планы! Она собиралась поговорить с Мамзелью, чего бы ей это ни стоило.

Пат и Изабель должны были наблюдать за экономкой и, как только она отойдёт подальше от комнаты француженки, сразу сообщить Дженет. После этого Дженет собиралась проскользнуть к Мамзели, но без цветов. Цветы ждали своего часа в шкафу в коридоре, и девочка решила принести их учительнице уже после того, как во всём признается.

Дженет стояла бледная, она боялась идти к Мамзели, пусть даже и больной. Но делать было нечего. Как только экономка вышла из комнаты француженки с подносом в руках, близняшки тут же перегородили ей дорогу.

– Матрон, пожалуйста, дайте нам чистое полотенце!

– А что вы сделали со своим? – на ходу поинтересовалась экономка. – Ладно, пойдёмте, некогда мне тут с вами возиться.

Пат быстро оглянулась через плечо и кивнула Дженет, давая понять, что экономки не будет несколько минут. Близняшки планировали хоть ненадолго отвлечь её разговором.

Дженет тут же подскочила к двери француженки и постучала.

– Entrez![11] – откликнулся голос.

Мамзель лежала в постели, глядя в потолок. Вид у неё был очень несчастный, она по-прежнему с тревогой думала о своих глазах, и ей казалось, что в любой момент по потолку тоже начнут ползать насекомые. Бедная, ей бы и в голову не пришло ничего подобного, если бы она так сильно не переутомилась.

Учительница с удивлением посмотрела на вошедшую Дженет. Экономка сказала ей, что сегодня гостей не будет.

– Мадемуазель, – произнесла Дженет, подходя к кровати, – как вы себя чувствуете? Вам уже получше? Мне очень нужно поговорить с вами.

– Как я рада тебя видеть, дорогая Дженет! – сказала Мамзель, которую очень легко было растрогать добрым поступком. – Что ты хотела сказать мне, ma petite? [12]

– Мадемуазель… мадемуазель… Я не знаю, как вам сказать, – пролепетала Дженет. – Вы так рассердитесь. Но, пожалуйста, поверьте, мне очень жаль! Нам всем жаль. И мы ни за что не поступили бы так, если бы знали, что вы плохо себя чувствуете, и…

– Дорогое дитя, что ты пытаешься мне сообщить? – с удивлением проговорила француженка. – Что вы такого ужасного натворили?

– Мадемуазель, мы… я… я положила жуков в ваш футляр для очков, потому что разозлилась на вас за наказание, – выпалила Дженет в полном отчаянии. – А ещё подложила фальшивую кляксу на свою тетрадь. Вот…

Мамзель уставилась на Дженет, словно не веря собственным ушам.

– Так эти насекомые были настоящие? – спросила она наконец.

– Да, мадемуазель, – ответила Дженет. – Самые настоящие. Я накопала их под оградой во дворе. Я… я не думала, что вы решите, что это у вас что-то с глазами. Я просто ужасно себя чувствую оттого, что вы заболели.

Мадемуазель молчала. Так, значит, у неё всё в порядке и с глазами, и с головой? Насекомые ей не померещились, они настоящие. Это была всего лишь шутка! Наверное, если бы она была здоровой и отдохнувшей, то сразу догадалась бы об этом. Но она так устала, что ничего не соображала. Какое счастье, что Дженет во всём призналась!

Она повернулась к девочке, но её уже не было – Дженет выскочила за букетом и вбежала через минуту с полными руками цветов. Учительница ахнула.

– Мадемуазель, это вам от всего нашего первого класса! – сказала Дженет. – Мы очень расстроились, когда вы заболели, и, пожалуйста, простите нас, хорошо? Честное слово, мы не стали бы обижаться на вас, если бы знали, что вам так тяжело!

– Подойди сюда, – сказала француженка и протянула Дженет свою большую руку. Девочка смущённо вложила в неё ладонь. – Я была совершенно кошмарной в этой четверти, – сказала Мамзель, широко улыбнувшись. – Невыносимой и кошмарной! Можешь передать это близнецам О’Салливан. Я знаю о прозвище, которое они придумали мне в прошлой четверти. Они назвали меня Мамзель Безобразие, потому что я всё время отзывалась так об их работах. Но в этой четверти я, пожалуй, заслужила прозвище.

– Вы всё время ужасно на нас сердились, – честно сказала Дженет. – Но мы больше не обижаемся. Мы понимаем.

– Ох уж эти английские девочки! Нет никого лучше вас, когда вы хорошо себя ведёте! – воскликнула Мамзель, разом позабыв, как ругала их всю четверть. – Передай всем остальным мою любовь и благодарность за эти прекрасные цветы, Дженет. А ещё скажи, что, если они простят меня, я их тоже прощу, и тебя, конечно! Скверная девчонка! Ах, но какая же ты молодец, что не побоялась прийти и признаться!

Дженет посмотрела на учительницу. А француженка посмотрела на девочку своими большими тёмными глазами и вдруг рассмеялась – иногда у неё просыпалось отличное чувство юмора.

– Подумать только, засунули в футляр жуков, а я даже не догадалась, что это шутка! А эта клякса! Ах, озорные дети! Но сейчас мне смешно!

И Мамзель громко расхохоталась. Экономка, пробегавшая мимо её комнаты, замерла в удивлении. Она вдруг испугалась, а не сошла ли француженка окончательно с ума, и поспешно зашла в комнату. Тут она увидела огромное количество цветов и Дженет – и удивилась ещё сильнее.

– Дженет! Ты что тут делаешь? Ах ты, непослушная девчонка! Я не разрешала тебе приходить сюда! Сейчас же уходи.

– Нет, матрон, я прошу вас не прогонять Дженет, – совершенно неожиданно сказала Мамзель. – Она ещё должна поставить цветы в вазы, кроме того, она сообщила мне отличную новость. Мне уже стало лучше. Дженет ужасно насмешила меня, эта скверная девчонка.

Экономка посмотрела на Мамзель – та действительно выглядела гораздо лучше – и кивнула Дженет, разрешая поставить цветы в вазы. Девочка быстренько расставила их, как могла.

– Чудесные цветы! – с глубоким удовлетворением произнесла наблюдавшая за ней француженка. – Матрон, посмотрите, какие прекрасные букеты прислали девочки своей ворчливой, невыносимой, старой мадемуазели!