животными. С какой стати бедные животинки должны путаться под ногами, ютиться в тесных и душных помещениях. Что это за жизнь? Нет, нет и нет. Никогда! Это было общим мнением родителей.

В свое время Юлька просила хотя бы хомячков. Больших трудов стоило уговорить ребенка отказаться от этой идеи, ссылаясь на запах и необходимость постоянной уборки. Последнюю точку в затянувшихся переговорах поставил рассказ одноклассницы Юльки – Арины, которая со слезами рассказала, как их хомяк-мама сожрала свое потомство. Юлька долго плакала, отказываясь верить.

– А мы и не будем верить. Арине это показалось. Но на всякий случай хомячков покупать не станем. Ни к чему нам эти страсти-мордасти.

На этом все и согласились, и жили счастливо. У всех свои заботы. Школа, продленка, маршрут работа – дом. Вечером у Любы стирка, готовка, у Юли – уроки, на Леше – глажка-пылесос и тоже уроки. День за днем. Обычная московская семья. Выходные начинались с генеральной уборки, потом шли вместе на рынок закупать продукты на неделю, обязательная прогулка всей семьей. Вечерами смотрели телевизор и читали книги. Иногда что-то читали вместе. Обычно это происходило так:

– Пап, почитаешь?

– Давай!

Люба очень любила такие вот воскресные вечера. Как правило, она тут же откладывала другие дела, брала в руки вязание и вместе с Юлей с удовольствием слушала любимого всеми Анатолия Алексина. Сначала читали, потом обсуждали.

Она даже не хотела второго ребенка. Им было хорошо втроем.

Юлька подросла, и можно жить друг для друга.

Люба с Юлей смотрели на ярко-зеленого маленького возмутителя спокойствия и не знали, что делать.

Леша присвистнул:

– А кто ж ты, дорогой друг?

– Сам кто такой, дурак вонючий! – вдруг что есть силы заорала птица.

Лешка разинул рот от возмущения, Люба тут же велела:

– Юля, выйди.

– А чего это я должна… – девочка не успела договорить. Ее перебил хриплый голос попугая:

– Должна! Ты мне теперь всю жизнь должна. Давай, наливай!

Люба с Лешей переглянулись.

– О! Тут дело не простое!

– Подожди, я сбегаю к Матвеевне на первый этаж. У них вроде клетка от канарейки была, – и Люба, поменяв тапки на уличные туфли, понеслась вниз по лестнице.

Через час беготни со стремянками и швабрами семье удалось-таки затолкать попугая в клетку.

Взмыленный Лешка закрыл дверцу на крючок. Все это время птица орала как ненормальная:

– В клетку, да? В каталажку? Дармоеды!

А после того, как поняла, что сопротивляться бесполезно, вдруг мирно проговорила:

– А давайте выпьем! Закуска есть? А давайте выпьем? Или ты мне не товарищ?

– Звать-то тебя как? Как пить-то, не познакомившись? – Леша плюхнулся на диван без сил.

– Кеша я! – бодро представилась птица. – А давайте выпьем!

В эту ночь никто из Глебовых не спал. Кеша всю ночь истошно голосил, предлагая выпить.

Утром в дверь позвонила Матвеевна с первого этажа. Видимо, решила проверить, по какому назначению Глебовы используют дорогую ее сердцу клетку.

– Кто пришел? Это ты, карга старая? – прищурившись, проорал попугай, на этот раз басом. – А ну хромай отсюдова. Ишь, нарисовалась. Может, взаймы надо? А выкуси.

– Что это у вас? – обалдело спросила пожилая женщина.

– Это у нас в клетке такое чудо.

– Так накройте его. Одеяло есть какое или платок?

Люба вытащила из шкафа большую павловопосадскую шаль свекольного цвета, с красивым узором из розовых и зеленых огурцов. Кеша затих в тот же момент.

– Это надо, голосистый какой. Всю ночь спать не давал! – Матвеевна присела к столу. – Я думала, может, гости? Только никогда к вам такие матерщинники не приходили, Господи, прости. Это ж надо, сколько слов эта божья птичка знает. А на вид – махонькая такая.

Леша, завязывая ботинки, тряхнул головой:

– И не говорите, он постоянно разговаривает разными голосами. Бывает же такое. Вероника Матвеевна, вы не слышали, может, кто ищет?

– Ну, в нашем подъезде такого точно нет. У нас вроде люди интеллигентные живут. Этот же прям от алкаша какого сбежал. А вы объявления повесьте, может, кто отыщется.

Люба на работе подготовила с десяток листовок и по пути домой расклеила на всех соседних домах.

«Найден волнистый попугайчик, ярко-зеленый, зовут Кеша. Много разговаривает».

Хотела еще прибавить «активно ругается матом», но не знала, а можно ли вообще писать такие вещи.

С этой расклейкой домой пришла последней. Леша с Юлькой сидели перед клеткой, а Кеша давал концерт:

– Чего уставились? Может, вам делать нечего? А может, выпьем? Это кто пришел? У, старая карга! Давай, хромай отсюдова!

– Мам, смотри какой умный, – Юля выбежала в коридор, услышав поворачивающийся в замке ключ. – Сразу понял, что это ты пришла.

– А это ты как определила, потому что он про хромую каргу кричал?

– При чем здесь карга?! Это он так всех женщин называет. А мужчин – паразит сраный! – Довольная Юля произнесла совершенно нехарактерное для нее слово, хитро посматривая на мать. Мол, это же не ее слова, а просто повторила дословно; интересно, будут ее ругать или нет.

– Леша, – истерично закричала Люба, – немедленно накрой это чудовище.

Леша вышел встретить жену, помог ей снять пальто.

– Да ладно! Ты только послушай, что он говорит. Я вроде с мужиками тоже в баню хожу, но таких длинных выражений никогда не слышал. Это ж песня. Прям записывать за этим Кешей нужно.

– Засранцы! Куда все подевались! Уже давно выпить охота. Ты где ходишь, карга старая?

– Мама дорогая, – Люба схватила свой шикарный парадный платок и прямо в сапогах бросилась в комнату.

– Вот тебе, получай, – и она накрыла попугая шалью.

На объявления никто не откликался, Глебовы старались без надобности клетку не раскрывать, но кормить птицу и убирать клетку все равно было нужно. Кеша сидел, нахохлившись, на жердочке и всегда был наготове. Каждый раз начинал с приветствия:

– Ну что, дармоеды, проснулись? Где вас черти носили?! Уже три часа!

Три часа было всегда, независимо от времени суток.

– Показывайте, что принесли. И кому вперед? – При этих словах Кеша начинал быстро переступать с одной лапки на другую, раскачиваясь и хлопая яркими пестро-зелеными крылышками. – Охренели, что ли? Это ж даже дворничихе не хватит.

Каждому члену семьи Кеша с ходу дал кличку. К Любе прилипла «старая карга». Лешу попугай практически полюбил, называл его не иначе как «братан». И после принятия пищи каждый раз, всхлипывая, говорил:

– Братан, последним делюсь. Для тебя ничего не жалко. Хлопнем по последней.

Маленькая Юля каждый раз приветствовалась так:

– А это кто у нас еще такой? Ну-ка, ну-ка, подойди поближе. А че маленькая? Может, больная?

Любу не так коробила «карга»,