Элен продолжала думать, но, как она ни рассматривала свое положение, оно представлялось ей безвыходным. Она увидела, куда смотрит Тилби, и в первый момент хотела ее выбранить за такое направление мыслей. Но чем больше она билась мыслью над раскладом обстоятельств, тем яснее видела вывод — с перстнем придется расстаться. В конце концов, она жертвует вещественным доказательством любви во имя духовной ее стороны. Энтони не может этого не понять.

— Скажи этому грабителю, что я согласна на его условия. — Элен медленно сняла перстень с большим квадратным изумрудом и протянула его служанке.

— Кстати, — тихо спросила Тилби, — а почему сэр Энтони не может заплатить за все?

— Он наверняка уже заплатил. Просто Фабрицио хочет ограбить обе стороны.

Все устроилось. Генуэзца перстень в качестве оплаты за услуги, конечно же, устроил. Решено было, что встреча произойдет на небольшой террасе-дворике, примыкающей к комнате Элен. Это странное архитектурное сооружение было ограждено с одной стороны стеной, а с другой — отвесным обрывом. Туда можно было проникнуть только из комнаты Элен или через потайную калитку, запасной ключ от которой Фабрицио предусмотрительно похитил два года назад при удобном случае. Он надеялся, что ключ Когда-нибудь сослужит ему службу. И такой день настал. Полночь была выбрана временем встречи отнюдь не из романтических соображений. Дело в том, что в полдень в Мохнатую Глотку наконец прибыл посланец с Ямайки и примерно в это же время должна была состояться его встреча с доном Диего. Так решил хозяин Мохнатой Глотки, и приходилось танцевать от установленного им срока.

Фабрицио рассчитал таким образом: если Элен решит бежать с доном Мануэлем, то весьма кстати будет то, что он, то есть слуга дона Диего, будет иметь стопроцентное алиби в лице самого дона Диего, вместе с которым, а также с Троглио будет обсуждать детали выкупного дела. Если бегство не состоится, можно будет попытаться заработать тем способом, который планировался с самого начала, — посредничеством. Фабрицио, будучи прирожденным интриганом, как все итальянцы, смаковал гармоничную стройность составленного им плана. Все заинтересованные им фигуры будут в решающий час находиться на территории одного дома, но, занятые разным делом, не смогут подсмотреть друг за другом, и — как бы ни повернулось — никто не догадается, что все организовал он, Фабрицио Прати.

Еще задолго до полуночи Элен велела вынести на террасу несколько подушек и положить на каменную скамью. Усевшись на нее, она устремила взгляд на темное углубление в белой стене, сложенной из ракушечника, — там находилась сакраментальная калитка. Над сидящею англичанкой раскрылось тропическое небо с колоссальными россыпями огромных звезд. Здешнее небо всегда ее поражало, оно так не походило на небо ее детства. Тихо шелестели листья тропического тополя, нарушали влажную, душную тишину трели цикад. Волнение становилось нестерпимым.

Волновался и Фабрицио. Троглио был уже доставлен в покои дона Диего, а дон Мануэль все еще не шел. В планы Фабрицио не входило оставлять своего земляка и родственника один на один со своим хозяином. Где же он?!

Виданное ли дело, чтобы испанец опаздывал на любовное свидание?! Наконец, вот он, кажется. Дон Мануэль шел медленно, как бы прислушиваясь и приглядываясь. Широкая черная шляпа и черный же плащ делали его почти неузнаваемым. Плащ сзади оттопыривала длинная шпага, кроме того, за поясом у него было заткнуто два заряженных пистолета. У племянника были все основания опасаться ревнивого дяди. Никакие самые родственные чувства не остановили бы его, когда бы он узнал, что неожиданный гость вознамерился перебежать ему дорогу.

— Сюда, сюда, — зашептал Фабрицио, выступая из тени, в которой хоронился.

— А, это ты… — Дон Мануэль отпустил эфес шпаги.

— Что же вы так долго?

— Разумная предосторожность.

— Я весь извелся.

— Оставим препирательства, куда надо идти?

Фабрицио быстро посеменил вдоль стены и там, где к стене вплотную подступали заросли акации, остановился. Достал ключ и вставил в замочную скважину невидимой для дона Мануэля двери. Калитка медленно и беззвучно отворилась.

— Извините, сеньор… — Фабрицио схватил человека в черном за полу плаща. — Когда будете уходить, притворите калитку поплотнее.

— Может быть, вы дадите мне ключ?

— Нет, ключа я вам не дам.

Дон Мануэль полез в карман и что-то достал оттуда.

— Здесь еще несколько золотых.

— Зачем он вам, — нетерпеливо шептал Фабрицио, — вы что, собираетесь приходить сюда каждый день?

Дон Мануэль не мог сказать ему, что он просто не был уверен в том, что мисс Элен прямо сегодня согласится бежать с ним.

— Здесь еще пятьсот песо.

— Ну хорошо, хорошо, вот вам ключ.

Дон Мануэль запахнулся поплотнее в плащ и шагнул в темноту.

Фабрицио опрометью помчался вокруг дома. Нельзя было дать этим проходимцам договориться без него. О ключе он не жалел, в конце концов, свою роль он уже сыграл.

Дон Диего и Троглио сидели за столом и мирно беседовали. Вспотевший, запыхавшийся Фабрицио еще некоторое время должен был простоять в коридоре, дабы своим видом не вызвать вопросов у хозяина.

— Итак, вы утверждаете, что это письмо написано вашей госпожой Лавинией Биверсток? — спросил дон Диего, подливая гостю малаги из высокого хрустального кувшина.

— Именно так, милорд, у вас что-то в нем вызывает подозрение?

Дон Диего поднял лист бумаги над столом, поднес его к подсвечнику и еще раз перечитал.

— Знаете, что мне кажется странным в этом документе?

— Что? — закашлялся Троглио, слегка подавившись.

В этот момент вошел Фабрицио и осторожно присел на свободный стул.

— Здесь не проставлена сумма. Мисс Лавиния — дама богатая, это общеизвестно, но богатые люди именно поэтому и богаты, что не совершают опрометчивых финансовых операций. А как иначе, кроме как опрометчивым поступком, можно назвать согласие заплатить любую сумму за освобождение мисс Элен?

Троглио не сразу нашелся, что сказать, заговорил Фабрицио, еще не полностью отдышавшийся:

— Дело в том, я слышал, что мисс Лавиния и мисс Элен являются ближайшими подругами. Дружба их вошла в поговорку на Ямайке. Они невероятно привязаны друг к другу…

Дон Диего внимательно посмотрел на своего помощника и понял, что тот «в деле». Два генуэзца решили на пару облапошить старого испанца. Посмотрим! Дон Диего вдруг громко захохотал.

— Что же тут смешного, сеньор? — осторожненько поинтересовался Фабрицио.

— Что смешного? А вот ты, Фабрицио, продажная твоя душа, ты согласился бы заплатить хоть тысячу песо за своего земляка, если бы я вдруг приказал его запереть и выпороть? Отвечай! Ну, сколько бы тебе было не жалко, а?!

Фабрицио молчал, называть маленькую сумму было все же стыдно, а называть более-менее приличную — опасно, дон Диего мог потребовать, чтобы он немедленно выложил деньги на стол. Троглио тоже молчал, ему не хотелось быть выпоротым.