Нюрнберг с юго-восточного ракурса с замком Кайзербург на заднем плане, а также виселицей и Вороновым Камнем, хорошо заметными прямо перед городскими стенами (1533 г.)

Время жизни Франца Шмидта почти полностью совпало с высшей точкой нюрнбергского богатства, власти и престижа. Когда молодой палач из Бамберга был на пути к месту своего нового назначения, он вышел из имперского леса в нескольких милях севернее города и увидел знакомую, но оттого не менее потрясающую картину. Высоко на холме в пределах городских стен стоял и стоит величественный Кайзербург. Вздымающийся над городом императорский замок размерами подобен римскому Колизею – высотой более 60 метров и около 200 в длину. Он служил резиденцией императора во время его визитов в город и до конца XVIII века оставался хранилищем имперских клейнодов[179]. Подойдя ближе, Франц рассмотрел мозаику сланцевых крыш, облепивших склоны замкового холма – сотни домов и лавок, теснимых снизу городскими улицами. Вдали возвышались шпили главных приходских соборов – Св. Зебальда на северной стороне Пегница и Св. Лаврентия к югу от реки, в общину которого в дальнейшем вольется и сам Франц. Через несколько миль молодой Шмидт миновал бедную окраину города – разбросанные дома и сельхозугодья, перемежающиеся лесными участками, которые частенько скрывали разбойников и других мрачных типов. Наконец он подошел к краю рва шириной в 30 метров и примерно такой же глубины. С другой стороны нависала массивная стена из песчаника высотой почти 15 метров, 3 метра толщиной и протяженностью около 5 километров, которая полностью окружала город и замок. По периметру этого пугающего укрепления высились 83 высокие башни, расставленные в полусотне метров друг от друга и охраняемые вооруженной стражей. Образ крепости на острове был именно таким, каким правители Нюрнберга хотели видеть свой дом, и они определенно были бы удовлетворены тем чувством благоговения и восхищения, которое внушил их город новому работнику.

Подойдя ко рву, Франц прошел первый досмотр в небольшой сторожке, после чего ступил на узкий деревянный мост, перекинутый над водой. С другой стороны его ждал еще один, более тщательный, досмотр, после чего ему разрешили войти в одни из восьми городских ворот по выбору – вероятно, ими оказались северные ворота Фестнертор. Пройдя через хорошо укрепленную арку, Шмидт попал в длинный узкий туннель, который провел его через крепостные валы, и наконец очутился в самом центре города. Вокруг него раскинулся лабиринт из более чем 500 улиц и переулков, по большей части узких и кривых, заполненных тысячами строений: величественными общественными зданиями, роскошно украшенными домами патрициев, скромными каркасными жилищами ремесленников и бесчисленными сараями, конюшнями, времянками и лотками. Улицы, вымощенные булыжником, заполняли торговцы, странствующие мастеровые и купцы, служанки, бездельники, играющие дети, нищие, проститутки, карманники и сельский люд со своим домашним скотом, а также лошади, собаки, кошки, свиньи и крысы. Несмотря на большую скученность людей и животных, улицы Нюрнберга оставались удивительно чистыми для того времени и составляли разительный контраст с воспоминаниями Франца, который провел свое отрочество среди гниющих канав Хофа. Этой чистотой Нюрнберг был обязан развитой системе водоснабжения и канализации (в том числе 118 общественным колодцам) и армии мусорщиков, которые сбрасывали отходы за городские стены, а иногда и в реку Пегниц – незаконно. Члены магистрата выражали недовольство выраставшими кое-где мусорными кучами, но по стандартам раннего Нового времени их город был цветущим и красивым, со множеством парков, фонтанов, садов и украшенных площадей.

Как Франц уже выяснил во время предыдущих визитов, костяк городского совета Нюрнберга составляли 42 правящих знатных рода, и входившие в него «сенаторы» высоко ценили добытую непосильным трудом репутацию своей родины как оплота правопорядка. Каждым из восьми районов города управляли два районных головы, которым помогали около 40 муниципальных стражников, называемых стрелками, и 24 ночных сторожа[180]. Вместе с несколькими капитанами добровольных уличных дозоров эти должностные лица стерегли оружие, снаряды, лошадей, лампы, лестницы и прочие стратегические припасы и в случае пожара, нападения противника или других чрезвычайных ситуаций должны были мобилизовать трудоспособных горожан в своем районе. Также городское правительство нанимало санитарных инспекторов в команды для осмотров и пристально следило за ремесленными производствами и ценами, причем все мастера подчинялись городскому совету, а не отдельным гильдиям, как это было принято в большинстве городов того времени.

Но более всего Франца Шмидта интересовала, пожалуй, особенно активная полицейская сеть Нюрнберга, включавшая в себя даже информаторов на жалованье. Благодаря ей Нюрнберг мог похвастаться самыми высокими цифрами смертной казни во всей империи. Любой, кто бродил по улицам и переулкам города после захода солнца, мог быть схвачен и заключен в тюрьму по подозрению в совершении кражи со взломом. Любые незначительные нарушения, такие как, например, мочеиспускание в людном месте, облагались – по крайней мере, в теории – огромным штрафом в 20 талеров (17 флоринов), что в два раза превышало годовое жалованье домашней прислуги. По словам одного чрезмерно восхищенного Нюрнбергом англичанина, «столь искренни они и просты, что, коли вы на улице потеряете кошель с деньгами, кольцо, браслет или что еще подобное, вы обязательно получите это снова. Я бы желал такого и в Лондоне»[181]. Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.

Непосредственными начальниками Франца были 14 членов городского совета, известные как судебные заседатели (Schöffen). Как и в других административных органах Нюрнберга, точный состав этой группы менялся несколько раз в год, но все ее члены неизменно происходили из одного небольшого круга местных патрициев и квалифицированных юристов. Ежедневной деятельностью уголовного совета руководил постоянный судья, назначаемый обычно пожизненно. Патриций Кристоф Шойрль, сын самого известного городского юриста, служил в этом качестве уже три года, когда ему довелось назначить на старую должность «нового палача из Хофа». Шойрль продолжал исполнять эту роль в течение 15 лет, пока не оказался сменен Александром Штокамером, прослужившим в ней последующие 17. В отношении своих начальников (и не только их) Францу оставалось только наслаждаться такой преемственностью и стабильностью.