тревоги сейчас ни к чему, и осторожно опустила дверную ручку. Наверное я держалась на резервных зарядах энергии. И мне следовало бы поторопиться, ведь если сядут и эти батарейки, я просто упаду.

– Я знал, что ты придешь.

Абрам сидел за своим столом в той же одежде, что была на нем вчера. Только выглядел он, как всегда, безупречно.

– А я надеялась, что успею закончить всё до твоего приезда. Но ты, как я вижу, и впрямь влюблен в свою работу настолько, что готов и жить на ней. – Я плавно выдохнула и подошла к его столу, по пути доставая из сумки подготовленный документ. Абрам откинулся на спинку кресла и подпер рукой подбородок. – Если ты знал, что я приду, очевидно и догадывался, по какой причине.

Я развернула листок, написанный от руки, и положила перед ним на стол. Но Абрам даже не взглянул на него. Его спокойный взгляд не отпускал меня, будто надеялся, что я попаду в его сети и снова, как несчастная рыбка, запутаюсь.

– Я очень надеюсь, что ты подпишешь мое заявление без лишних хлопот.

– Ты этого хочешь?

– Да, хочу.

Абрам выхватил ручку из подставки и без лишних промедлений подписал бумагу. Я видела, как свирепо двигались мышцы его в миг посуровевшего лица, и внутренне готовила себя к нападению. Он сложил на столе руки, заключил их в замок и снова посмотрел на меня. Внутри всё перевернулось, заболело, завыло! Я потянулась за документом, но Абрам со стуком опустил на бумагу свою ладонь, препятствуя мне. Его веки опустились, уголки выразительных губ вздрогнули, будто он отчаянно боролся с желанием сказать мне то, что действительно было на его душе… Но вот он снова взглянул на меня, словно мог избавить себя от любого желания и чувства по щелчку пальцев. Будто только что эта болезненная тень на его лице просто почудилась мне.

– Я счастлив, что имел возможность познакомиться с тобой, Николь. Ты искренняя, добрая, нежная и для меня ты всегда будешь падать с неба белым снегом. У тебя всё ещё впереди: муж, семья, дети. Я эту дорогу прошел и возвращаться к ней не собираюсь. Не хочу, – прошептал он с глубокой, как бездонный океан, горечью. – Для тебя счастье реально. Для меня уже нет. Прости меня, что заставил тебя поверить. – Я с силой сжала кулаки. – Прости, что причинил боль. Не поддаться тебе… – Абрам поджал губы и отвернулся. – Оказалось невозможным.

– А ещё ты был счастлив переспать со мной, – не сдержалась я и даже улыбнулась. – Рада быть полезной, Абрам.

– Со временем ты поймешь, что так будет только лучше.

– Ты решил меня выбесить напоследок ещё больше? Чтобы наверняка не думала возвращаться? – прорычала я, с трудом сдерживая гнев.

– Ты обязательно найдешь свое счастье, Николь, – смотрел он на меня. – Но это не я. Мне очень жаль.

– Мне тоже жаль, что мужчины стали редкостными трусами. Проще ведь ляпнуть «я тебя недостоин», чем сказать честно и прямо, что обязательства вызывают у меня панику, что меня интересует только секс, поскольку с женой у меня проблемы, но я до сих пор её очень люблю и не подпущу к себе никого! Так, к слову, Абрам, я и не собиралась делать тебе предложение руки и сердца, а потом настаивать на детях, потому что мне тридцать и я обязана успеть поставить галочки! Я лишь просила быть со мной честным! А ты даже этого не смог.

Я потянулась за своим заявлением, как вдруг Абрам произнес низким и болезненным голосом… Почти шепотом:

– Я не испытываю к своей бывшей жене никаких чувств, кроме опустошения. И это лучшее, что я могу, ведь побороть в себе ненависть, хоть немного её притупить – не так просто. Нашему сыну было полтора года, когда он выпал из окна одиннадцатого этажа, потому что она… – Абрам замолчал и так сильно стиснул челюсти, что мне стало больно. – Его мама увлеклась просмотром сериала, который так нравится тебе, и не заметила, как её малыш пододвинул стул к приоткрытому окну и просто выпал. Горе не объединяет. Никто и ничто не способно поддержать, когда ты возвращаешься домой и видишь игрушки, с которыми он всегда играл, кроватку, в которой он спал, а ты каждую ночь укрывал его вот этим теплым одеяльцем, потому что опасался, вдруг ему холодно? Я летаю в Питер, потому что там мы его похоронили. Там живут его бабушки и дедушки. Мы с Викой уехали подальше. Друг от друга и от него. Будто расстояние помогает забывать… Но это не так. Я не думаю, что когда-нибудь смогу жить иначе, Николь. И я просто не хочу, чтобы ты ждала меня. Чтобы ты надеялась и… – Абрам опустил голову. – Дети для меня… Это просто тяжело, потому что в каждом малыше, в каждом невинном лице я вижу своего сына. И меня убивает мысль, что я никогда уже не узнаю, каким он вырастит. У тебя всё впереди. Дерзай, Николь. Ты заслуживаешь большого и вечного счастья.

Я поняла, что держалась из последних сил, когда руки вспыхнули от напряжения. Ладони горели от впившихся в них ногтей. Я могла бы закричать… Могла бы бороться за свои чувства, но они точно останутся без ответа! Я это видела, я это чувствовала и у меня никогда не хватило бы сил пробить стену Абрама Грозного. Потому что за её пределами были руины, в которых он был своим…

– Мне очень жаль, – произнесла я с трудом. – Но я же сказала, Абрам, забыли. Обо всем забыли.

Я забрала свое заявление и покинула кабинет так же тихо и спокойно, как зашла в него. Но уже в коридоре эмоции наступали на мои пятки. Они гнались за мной, норовили захлестнуть тяжелой волной, чтобы размазать меня по полу. Я бежала вниз по бесконечной лестнице. Я оставила подписанное Абрамом заявление на столе Дианы, а потом снова вниз. Скорее. Подальше отсюда!

– Николь? – поймал меня Роберт, когда я, распахнув дверь на первом этаже, буквально влетела в его объятия. – Ты уже здесь! – улыбался он, но стоило ему увидеть предательскую слезу, которая-таки успела прорваться, улыбка эта сползла, как разогретый пластилин с раскаленной батареи. – Николь, что случилось?

– Ничего, – отпрянула я, смахнув слезу.

И тут я заметила привлекательную, яркую, обладающей какой-то особенной красоты женщину. Она стояла рядом и смотрела на меня так, словно ей было очень знакомо мое состояние. Сомнений быть не могло… Это была та самая Виктория. Даже имя подходило ей. Оно переливалось благородством в её