Одновременно поворачиваем головы и наблюдаем, как официанты собирают с кресел пледы, уносят посуду и двигают мебель.

‒ Останься, ‒ предлагаю, прошу и требую, все вместе в одном слове.

Соня натужно тянет в себя воздух для отказа и уже отрицательно мотает головой, но я не даю ей ничего сказать — хватаю ее за предплечья, чуть встряхиваю и торопливо поясняю:

‒ Мы просто ляжем спать, обещаю. Не стоит никуда ехать. Вечер и вправду не самый простой, пусть уже закончится.

Задумывается, оценивая пристойность предложения.

‒ Кровать огромная, одеял ‒ два, и я умею держать обещания, ‒ добавляю я, и это помогает ей принять решение.

‒ Хорошо. Просто спать, и под разными одеялами.

‒ Тогда еще пять минут любуемся и идем в номер, не будем задерживать персонал. Допивай свой коктейль, ‒ командую я, подавая ей забытый бокал.

Мы стоим рядом, слегка соприкасаясь плечами. Молчим, завороженные величием главного храма Барселоны. Подсвеченное снизу фантастическое строение словно висит над ночным городом, и мы парим вместе с ним.

Обнимаю и прижимаю ее крепче. Порыв прохладного, почти осеннего ветра подхватывает ее волосы, они взлетают золотыми нитями, кружат и путаются вокруг наших лиц. Тяну в себя их солнечно-цветочный аромат и прикрываю глаза. Штырит конкретно от близости с ней. Прет окситоцин, дофамин за собой тянет. Накрывает.

Она ловит рукой взбесившиеся локоны, пытаясь пригладить. Помогаю: медленно провожу ладонью по затылку и ниже, торможу между хрупких лопаток и снова веду вверху. Кроет. Вжимаю пальцы в теплую кожу шеи под волосами, и в джинсах неминуемо наливается стояк. Тестостерон пожаловал. Прошу любить и жаловать, а если точней — терпеть и не жаловаться. Вот как мне с ней просто спать?

Глава 22

Соня: Он самый необыкновенный из всех, кого я знаю

Вынырнув из глубины мутного сна, с открываю глаза и в первое мгновение не понимаю, где нахожусь. Холодно, неуютно, голова тяжелая, в желудке ‒ спазм, даже слегка подташнивает. В комнате темно, только тонкая полоска света из плохо зашторенного окна рассекает темноту, словно лазерный луч.

Поджимаю колени к животу и снова зажмуриваюсь. Может, все это мне тоже снится? Хотя нет, во сне был день ‒ пасмурный и холодный, но все же день. А еще ‒высокий зеленый обрыв над морем, или океаном. Место мощное, драматическое, как в романах Джейн Остин, но послевкусие от сна почему-то осталось неприятное.

Почему так холодно и где мое одеяло?

Шарю рукой по кровати и натыкаюсь на что-то, а точней ‒ кого-то, лежащего рядом. Сон как рукой снимает, потому что я вспоминаю, что ночую в номере Никиты. Он спит, и на мне надета его футболка.

Прячу нос под трикотажный ворот и тут же ощущаю тот самый охренительный аромат, который отныне узнаю везде и всегда. Точно, это его футболка, ведь я же сама попросила дать мне что-то из одежды, чтобы не спать в платье.

Блин. Зачем я в первый же вечер у него осталась? Второй шприц апероль явно был лишним, а те два шота на посошок — тем более.

Знаю, что алкоголь мне противопоказан, но в очередной раз совершаю глупую попытку опровергнуть эту аксиому. Хотя она давно уже доказана. Теперь в голове мутно и на душе так гаденько, будто я знатно облажалась.

Ведь между нами ничего не было? Нет, у меня же месячные. Точно, нет. Я все отлично помню. Правда, до определенного момента.

Помню, как мы рассчитывались в ресторане и чуть было не подрались на террасе, потому что я снова хотела поделить счет, а Ник был категорически против. Сошлись на том, что завтра я оплачу наш счет в этом баре. То есть, предполагалось, что я приду сюда и на следующий день.

Потом я в лифте ехать отказалась, потому что в нем можно застрять, а мне срочно надо было в туалет, чтобы сменить тампон, умолчать о котором нетрезвого ума все же хватило.

Пока мы спускались по лестнице я завела глупейший разговор о мачизме и мужской неверности. Тезисно пробежала по этой бездонной для пьяного женского языка теме и логично подытожила восклицанием в духе «все мужики кобели»!

Никита со мной не спорил. Он либо молчал, либо насмешливо агакал, чем откровенно подбешивал. Казалось, он вообще не вслушивался в изливавшийся из глубин моей души словесный поток, однако, как только мы вошли в номер, прижал меня к стене и предупредил, что мой экстремальный феминизм действует на него как красная тряпка на быка. Я никак не отреагировала, только закрыла глаза и отключила мозг в ожидании поцелуя. Но его не случилось, и я расстроилась.

За все то время, пока мы были в отеле, он больше ни разу не пытался меня поцеловать. Я злилась. Какого лешего звать переночевать и даже не пытаться склонить девушку к близости? После трех коктейлей и двух шотов я окончательно перестала его понимать и вела себя странно. И это еще мягко сказано.

Помню, как из ванной кричала Никите принести мне его самую брендовую и дорогую футболку. Он еще ответил, что у него все футболки примерно в одну цену, и выдал любимую. Интересно, в чем я сплю? Как минимум, в какой-нибудь Труссарди или Армани.

Потом я эффектно ‒ как мне казалось ‒ дефилировала в его футболке по номеру, рассматривая мебель и текстиль, наигранно восхищалась крутизной обстановки и несла чушь из серии «красиво жить не запретишь». Никита смотрел на меня снисходительно, был предельно терпелив и даже мил. Этот взгляд я запомню навсегда, он бесил меня еще больше, чем тот, насмешливый, на лестнице.

Мне бы угомониться, но я вдруг вздумала потанцевать. Врубила на плазме реггетон и крутила задницей, словно чокнутая малолетка, пробуя разбавить это безобразие грациозными движениями из сальсы, которые у меня выходили излишне эротичными. Никита сидел в кресле и просто смотрел, без улыбки, с плотно сжатой челюстью. Я хватала его за руки, тянула на себя и откровенно извивалась. Провоцировала и соблазняла, но он не велся.

Чем он аргументировал свой отказ танцевать со мной — уже не помню. Все последующие события этого вечера потерялись в полнейшей темноте. Мой первый в жизни провал в памяти случился в момент, когда я, с тампоном в вагине, пыталась обольстить парня. Господи, какой позор!

Тело мерзнет так, словно я голышом лежу на льдине в Арктике. Одновременно с этим во рту расстилается пустыня Сахара. Мне бы сейчас одеялко, бутылку воды побольше и таблетку, стирающую память. Нет, таблеток лучше сразу две! Одну сама выпью, а вторую ‒ Никите дам, чтобы забыл мои пьяные выходки. Хотя в них и его прямая вина прослеживается. Идиоткой я становлюсь исключительно в компании Гордиевского.

Чувствую копошение за спиной и вздрагиваю. Никита переворачивается лицом ко мне, и теперь я отчетливо слышу его ровное дыхание. Мне тоже хочется изменить позу и лечь хотя бы на спину, потом что меня реально бьет озноб, но я боюсь. Это очень необычно — спать с парнем в одной кровати. Нет, ни за что не повернусь. Подтягиваю колени еще выше, сворачиваясь калачиком, и снова вздрагиваю ‒ теперь уже всем телом, придавленная теплой мужской рукой.