не нашли – она показала, что я был неправ. Вместе мы вернулись в Москву счастливые. Но нам предстоял ещё длинный путь оформления наших отношений. На это ушло 2 года. Квартиру я решил оставит сыну безвозмездно, я был уверен, что с Юлей мы купим новую, а пока перебьёмся в её комнате 18 кв. метров, где она жила с дочерью Ирой. (Как оказалось в дальнейшем, это

«пока» затянулось почти на 2 трудных года. Ира, а ей в то время было уже 14 лет, устраивала «концерты» моего неприятия, как мужа мамы, хотя до этого она много лет меня знала и относилось ко мне очень хорошо. Потом, конечно, всё наладилось. Подробности далее).

К моменту выписки Зины из больницы все три направления я реализовал на 99%.

Я заказал такси и привез её….. на Планерную! Она не ожидала, что я повезу её на новую квартиру. Легла на кровать и долго плакала. На вопрос о чём, сказала, чтобы я отстал. По-видимому, я нарушил её (и не только её!) планы.

До намеченного срока отступления оставалось много времени, и я занялся обустройством квартиры.

Во-первых, надо было срочно отциклевать и покрыть лаком полы, т.к. после машинной циклевки, которую проделали строители, это надо было делать безусловно.

Во-вторых, купить и повесить шторы, врезать замки, сделать полочки в настенных шкафах и в туалете. И ещё многое необходимое по мелочи, чтобы Сергею(!) было нормально жить и учиться. На это ушел почти год, а Зина….? Потерпит. Отношения у нас были ровные, но без близости. Я иногда не ночевал дома, так что близости мне хватало с Юлей. Мы выезжали вместе на охоту, встречу нового 72 года я организовал опять на Головановской даче, ночевал у неё, организовав для Иры путёвку в пионер-лагерь на Черном море «Орлёнок». Роза помогла – она была уже большим человеком в Центральных органах профсоюза строителей, кажется, главбухом, и её очень ценили.

А жизнь продолжалась.

Весной 71 года отец начал строительство дачного домика. В середине апреля погода установилась очень тёплая, до 18 градусов. Он нанял строителей из д. Холщевики, они завезли материал, под руководством отца мы с ним сложили фундаментные столбы из кирпича, который ему выписали на Очаковском кирпичном заводе за бесценок, по знакомству, а цемент тогда не стоил и копейки. Строители поставили каркас, за что взяли смешные деньги, кажется 300р, и стройка началась. (Врезался в память один характерный разговор с Зиной, еще до того, как она поставила мне ультиматум. Всего один раз она приехала на участок. На мою реплику, что скоро будем есть свою клубнику, но для этого надо будет сделать грядки, посадить и ухаживать, она сказала (дословно!: «Вот ты вырасти, а я приеду и буду есть». Комментировать не буду – всё подтверждало мою гипотезу о том, что она была настроена решительно на разрыв).

Трагическое событие произошло летом 71 года – застрелился Федя Булычев. Из

ружья, которое я помог ему выбрать несколько лет тому назад. Причина – он не мог больше

обременять семью жутким кашлем, которым он страдал уже несколько лет.

А дело было так. Как я писал выше, Федя был художник-самородок. Узнав при встрече, что я купил ружьё, и довольно успешно её использую на охоте, решил тоже купить. Он собирался поехать на этюде на Приполярный Урал, писать дикую природу. Не знаю, брал ли он с сбой ружьё в это Приполярье, но во второй поездке он здорово простудился и начал сильно кашлять. Врачи определили – эмфизема легких. С годами становилось всё труднее дышать и он все сильнее и сильнее кашлял, изматывая себя и семью. Врачи ничем не могли ему помочь – он стал выкашливать уже кусочки легких с кровью. И он пошел на последний шаг, чтобы избавить семью от этих мучений. Ранним утром, уже начало светать, вышел и нажал курок пальцем ноги, наставив ствол в сердце. Как говорили выбежавшие на звук выстрела соседи, когда приехала скорая, он еще дышал и стонал. Судьбу ружья я не знаю. Что я могу сказать? Так мог поступит только очень сильный духом человек, безгранично любящий жену и детей. Ему было 49 лет.

В конце 72 года я закончил обустройство квартиры, собрал свой спортивный чемоданчик, положил туда одну смену белья и рубашек, попрощался с Сергеем, сказал, что я его не бросаю, но мама хочет, чтобы я ушел, и чтобы мы развелись. Я буду регулярно к нему приезжать и финансово помогать. Сказал, что, когда отстроим вместе дачу, верхний этаж будет его. (Мы с Юлей его поддерживали до окончания университета без оформления каких-либо официальных документов ещё 7 лет. Более того, когда на вступительных экзаменах он получил по математике тройку, она включила свою связь с очень близкими университетскими знакомыми, работающими в МГУ профессорами-математиками, и он пересдал с хорошей оценкой). Зине я сказал, что квартиру я оставляю безвозмездно сыну, ну и, конечно, она может жить здесь, пока не выдет замуж. А пока я перевожу квартиру на неё. И ушел. Несколько раз приезжал за своими вещами. А расстались мы друзьями – мне её было очень жаль! Так поломать жизнь всем, главным образом Сергею! Кошмар! Я знал, что это было не глупость, а тонкий расчет. Конечно, я ей об этом ничего не говорил и сцен не устраивал. Живи как хочешь. Скорее всего, там была большая любовь (см. л. 35), что же я буду её разрушать? (Через несколько лет после развода они поженились, а Зина уехала к нему после того, как Сергей женился на девушке из Киева и она переехала к нему. Зовут её Ира. Отец у неё преподаватель Киевского института инженеров гражданской авиации, кафедра электрооборудование самолётов. Типичный представитель украинского народа-бедолаги! Мама – физик-атомщик. Тоже та ещё особь, но симпатичная и фигуристая. Далее я буду ещё много писать о жизни Сергея и его семьи).

В октябре 72 года произошло ещё одно трагическое событие. В Челюскинской, в дачном посёлке старых большевиков, дотла сгорела дача (2-х этажное бунгало!) – родовое гнездо сподвижника Ленина Михаила Морозова, старого большевика. У него было трое детей: Володя, Каля и Анжелика – мать Юли. До революции они эмигрировали во Францию от репрессий царского правительства. В 29 году в Челюскинской (как это место тогда называлось, не знаю) был построен целый большой поселок для этих самых сподвижников и назван «Поселок старых большевиков».