Захра выглянула из окна и увидела детей, играющих на территории больницы. Она захотела пойти к ним.

— Пап, давай погуляем, пройдемся по улице, — предложила Захра.

— Они не позволят нам это сделать. Их командир приказал нам быть в гостинице.

— Нет, я слышала его приказ, — возразила девушка. — Он запретил нам шляться …

— Захра, я прошу тебя.

— Но это его слова, я лишь повторила: «Шляться по улице», — смело сказала Захра.

— Ну, хорошо, я поговорю с солдатами, — сдался Салех.

Он и сам подумывал о прогулке. В грязной, с маслянистыми пятнами на стенах, оставленными прежними постояльцами, со зловонным теплым воздухом, наполняющим маленькую комнату, и назойливыми мухами, безжалостно норовившими укусить, в гостинице находиться было мало приятного.

— Мы могли бы пойти вон на ту территорию, — указала Захра в окно.

Салех поговорил с солдатом по имени Иса, его Вазар оставил за главного на время своего отсутствия. Иса был самым разумным в отряде, кроме того, он обладал редким свойством для молодых людей, чувствующих вседозволенность, — он не спешил с решением. Иса внимательно выслушал Салеха, затем учел пожелания товарищей, жаждущих также пройтись по городу, и согласился с ним. Напротив больницы, через дорогу, расположилась придорожная забегаловка, которая притягивала, сладостно манила к себе всех местных пьяниц, подобно нектару, соблазняющему пчел. В эту забегаловку и тянуло солдат. Из нее они могли наблюдать за Салехом и Захрой, которые выявили желание прогуляться по огороженной территории волонтерского центра.

Находясь на полупустынной территории центра, где росло два низкорослых дерева и, помимо одноэтажного глиняного здания, служившего больницей, находилось несколько хижин, построенных из веток, сквозь которые пробивались внутрь солнечные лучи, угасавшие там.

На территории никого не было, и Салех с Захрой прогуливались, рассматривая убогие хижины. Когда они подошли ближе к ним, притянутые любознательностью девушки, то Захре показалось, что одна из хижин была не пустой. Захра подошла ко входу в хижину, ничем не прикрытому, и робко заглянула внутрь, в саму глубину, наполненную призрачными тенями, глядевшими белыми сверкающими глазами на нее. Несмотря на мрачную атмосферу, царившую внутри хижины, где находилось больше людей, чем допустимо, девушка не испугалась. Люди лежали, сидели, стояли, множество белых глаз смотрели на Захру со всех сторон, и снизу, и сверху. Здесь были и старики, и дети, и мужчины, и женщины, и все они молчаливо, словно ночные цветы, смотрели на нее. Их лица были затемнены тенями, но их глаза ярко выражали то редкое сочетание чувств, которое вызывает жалость и боль. Они были наполнены страданием, охвачены безысходностью, это был один из тех взглядов, которые можно увидеть на лице человека в момент, когда он осознает близость смерти. Но это был не страх, вернее не просто страх, а испуг, застывший навеки и переплетающийся с обреченностью. В них не было слез, не было грусти, не было просьбы о помощи, они были полны безысходности в паре с наивностью ребенка, не ищущего причины своих страданий, заранее по ангельской доброте прощающего злу.

Неожиданно что-то зашевелилось в призрачном освещении, едва проникающих внутрь, сквозь щели, последних солнечных лучей. Захра невольно попятилась назад, не отводя пристального взгляда со входа в хижину. Спустя минуту в проеме появились два черных, как уголь, тела: мужчина лет тридцати и девочка лет десяти. Оба были невероятно худыми. По их крайне исхудалым телам было легко видеть все кости человеческого скелета. Кожа у обоих прилипла к костям, натянулась, не было ни складок, ни малейшего намека на жир, даже мышцы казались иссохшими. Два ходячих скелета, державшихся друг за друга, что бы не упасть. Салеха поразила мысль о том, как эти два жалких существа могли вообще передвигаться. Мужчина, по-видимому, отец девочки, поддерживал за руку свою дочь, которая уже не могла сама ходить без посторонней помощи. Тела их были обнажены, как у многих пациентов больницы.

Мужчина смотрел с опаской, а девочка приветливо улыбалась, несмотря на свое тяжелое состояние организма, доведенного до крайней анорексии, вероятно, последней стадии. И все же жизнь в этих жалких существах еще не сдавалась.

Салеха тронула до глубины души эта простодушная улыбка ангела, находящегося на грани смерти. Он знал, что продолжительная война между арабским правительством и народной армией освобождения, принесла народу лишь одни страдания и смерть. Сотни тысяч людей умерло от голода — не от пули, а от бездействия властей и неспособности навести порядок армией освобождения. Пока одни безжалостно сражались за свободу, другие, не затронутые войной, чьи интересы не учитывались, умирали от нехватки пищи, и от болезней.

В волонтерском центре который расположился в здании больницы, работали врачи, пожелавшие прийти на помощь к бедным, обреченным людям, до которых никому из воюющих сторон не было ровным счетом никакого дела. Врачи, вооружившись лишь знанием и опытом медиков, совершали отчаянные атаки, борясь со смертью, не давая ей приблизиться к их пациентам, из которых смерть уже высосала последние капли жизни.

Захра подружилась с одной из девочек, они дружно играли на площадке, как дети, без опаски, не задумываясь о тяготах жизни, простодушно, словно две бабочки, порхающие на усеянном цветами поле. Захра настолько увлеклась дружбой, что не желала покидать территорию больницы, она не хотела расставаться с этой простодушной и доброй подругой. Девочка была очень худа, но в ней, казалось взявшихся из ниоткуда, таились те жизненные силы, которые порой поднимают тяжело больных людей, говоря им, что стоит еще побороться за жизнь. Девочка была очень коротко подстрижена, на одной руке, у самого запястья обвивал браслет, состоящий из нанизанных на нитку пластмассовых жемчужин, потерявших былой блеск, облупившихся. Но девочка, всем своим детским сердцем, очень любила этот браслет, ведь он был подарен ей на двенадцатилетие ее отцом, сыскавшим смерть на войне, в которую его втянули друзья. Она была сиротой, так как ее мать умерла полгода назад от болезни. Теперь она находится, вот уже три месяца, в больнице под присмотром волонтерского центра. Любимое занятие у девочки была игра в прятки. У одного дерева стояла Захра, прикрыв глаза руками и считая до десяти. Когда она досчитала, то обернулась и начала искать подругу. Той нигде не оказалось, и тогда Захра принимая поражение, но не огорчаясь от этого, громко произнесла:

— Я сдаюсь, можешь выходить.

И тут она услышала позади себя радостный детский тоненький голосок.

— Я выиграла, ура!

Захра обернулась, но по-прежнему никого не видела. Что это все значит? Откуда шел этот голос? Она его сразу же узнала, он принадлежал ее новой подруге. И тут, к ее крайнему удивлению, дерево, возле которого она считала, зашевелилось. Ствол дерева был в диаметре не более десяти сантиметров. Подруга Захры спряталсь за этим тонким деревом. Ее исхудалое тело, сквозь кожу которого можно было пересчитать все костит, было настолько узкое, что девочка могла за ним спрятаться так, что ее не было видно.