Снова рокочет гром. Интересно, слышен ли гром в тюремной камере?

– Если представить природу как некое музыкальное произведение, то бури – это динамическое нарастание напряжения в этом произведении, – говорит она.

Сеанс с доктором Мендесом пробудил во мне желание слушать, и потому я слушаю ее, не говоря ни слова.

– Ты считаешь, что я спятила? – спрашивает она. Но совершенно очевидно, что ей на это наплевать.

– Нет. И не забывай, что я водил тебя в парк гоняться за белками, поэтому не мне говорить о нормальности.

Буря набирает силу. На часах полдень, но снаружи темно, словно внезапно наступил вечер. Снова вспыхивает молния, гремит гром, и свет в коридоре начинает мигать.

Я стою рядом с ней и смотрю в окно.

– Кстати, если мы заговорили о погоне за белками, помнишь, я тогда рассказал тебе, что бабушка Блейка предложила мне устроить день прощания с ним?

Она оборачивается ко мне.

– Помню.

– Я разговаривал об этом с психиатром. Спросил, стоит ли мне это делать. Он сказал, что это мне решать.

– И ты собираешься согласиться?

– Возможно, это поможет.

– Тогда, возможно, тебе действительно лучше согласиться.

Вспышка молнии озаряет ее щеку, повернутую к окну. И я вдруг с особенной остротой чувствую, что живу и дышу полной грудью. А затем меня на краткий миг озаряет мысль, словно вспышка молнии промелькнула в душе, что хотя Марса, Блейка и Эли больше нет рядом и мы не можем валять дурака на уроках истории у мистера Маккалоха, у меня появилось кое-что другое – я могу смотреть на грозу в компании Джесмин Холдер, и возможно, это очень даже неплохо. Я пытаюсь ухватиться за это ощущение, но оно слишком мимолетно и растворяется в эфире.

Джесмин слегка улыбается мне и снова смотрит в окно, за которым бушует гроза.

* * *

После занятий я слушаю, как она играет. Никогда еще я не видел так близко кого-то, столь искусно выполнявшего свою работу. Она раскачивается на стуле и что-то тихонько проговаривает себе под нос, а ее пальцы порхают по клавишам, словно крылья. Время от времени она останавливается и что-то записывает карандашом в нотную тетрадь.

Если в комнату случайно заглянет Адейр, то это лишь еще больше все осложнит для нас с Джесмин.

Мне сейчас следовало бы быть у Мак-Кея, просить, чтобы меня снова приняли на работу, и начать понемногу подрабатывать после занятий, откладывая деньги на адвоката.

Но вместо этого я смотрю, как она играет. Если бы я мог на время покинуть свое тело и взглянуть на себя со стороны, то, скорее всего, увидел бы, что похожу на Джесмин в тот момент, когда она смотрела из окна на грозу. Я словно стал свидетелем какого-то таинства, удивительного и невероятно живого. Словно вижу чью-то незримую душу, какой-то тайный ритуал. На время я забываю о самом себе и о том, что испытываю. О горе. О чувстве вины. О страхе.

Какие бы тайны ни хранились во вселенной или закоулках моего разума, среди них нет и крупицы того, что Эли когда-то увидел в этой девушке.

Я завел страничку на Facebook с единственной целью переписываться с бабушкой в Ирландии. И заставил ее там зарегистрироваться, потому что она не оставила бы меня в покое своими дурацкими мейлами. Я получил уведомление, что у меня есть от нее сообщение. Собираясь прочитать его, замечаю сбоку небольшую колонку из «рекомендованных страниц».

На этот раз среди уже знакомой информации затесалась новая страница: Уголовное преследование Карвера Бриггса.

Сердце бьется о ребра, словно обезумевшее животное о решетку клетки. На странице пока что оказывается не так уж много информации. На ней представлен краткий отчет об аварии. Статистика по смертельным авариям по вине телефонной переписки. И еще я вижу главную статью из «Теннессийца» об аварии. Под постом стоят пять лайков. Два из них – от друзей Адейр. А вся страница набрала тридцать семь лайков.

Я закрываю ноутбук, не прочитав сообщение от бабушки, встаю из-за стола и принимаюсь расхаживать по комнате. А потом зачем-то задергиваю шторы. Я чувствую себя обнаженным и уязвимым.

Однако ни в одной из статей об аварии не называлось мое имя. А на этой странице оно упоминается. Теперь любой будущий работодатель, любое учебное заведение, решив погуглить информацию обо мне, непременно наткнутся на эту страницу. Если, конечно, я не попаду в тюрьму и у меня в будущем появятся работодатели и университеты.

Но, думаю, какая-то часть меня надеется, что в один прекрасный день меня перестанут винить в смерти друзей.

Какая наивность.

– Почему ты так рано уезжаешь? Ведь занятия начинаются только в понедельник, – спрашиваю я.

Мы стоим на крыльце. Машина, припаркованная на подъездной дорожке, доверху забита вещами, подвеска провисает под их тяжестью.

– О, это было бы очень весело. Мне пришлось бы вставать в три утра в понедельник, чтобы успеть заселиться в общежитие, а затем мчаться на органическую химию, – иронизирует Джорджия.

– Я не это имел в виду. Ты могла бы уехать в воскресенье. Сегодня ведь только пятница.

– Ты же не в последний раз меня видишь. Я приеду в октябре, чтобы сходить на концерт Диэрли.

– Давай сегодня проведем время вместе. Уедешь завтра.

– Мне правда надо устроиться в общежитии.

– Тебе просто хочется повеселиться на вечеринке с друзьями, вот в чем дело, – ворчу я.

Джорджия подается вперед и подносит ладонь к уху.

– Что-что? Я не расслышала. Чего мне хочется? Неужели ты сказал, что мне хочется засунуть палец тебе в ухо? – Она смачно облизывает розовый палец. А затем тянется к моему уху.

– Джорджия, нет. Перестань. Не будь идиоткой. – Я хватаю ее за запястье.

Она хихикает и тут же, облизав другой палец, тянется ко второму моему уху. Я хватаю ее за другое запястье. Она выворачивается из моей хватки и тычет мне в ухо, но ее палец скользит по моей щеке, не достигнув цели. В отличие от меня она двинута на пилатесе, поэтому мне сложно с ней справиться.

– Джорджия, хватит. Перестань. – Моя рука дрожит от натуги, пока я из последних сил пытаюсь отвести ее палец от своего уха.

– Ладно, ладно. Мир? – Ее щеки раскраснелись. Ей ужасно весело.

– Ладно, мир. – Я отпускаю ее руки, уже предчувствуя, что совершил ошибку.

Мы расходимся в стороны, настороженно глядя друг на друга. А затем, не успеваю я даже руку поднять, она, словно стремительно атакующая кобра, выбрасывает вперед руку, и влажный от слюны палец ее левой руки оказывается у меня в ухе.

Я столбенею. Я настолько расстроен, что даже не пытаюсь оттолкнуть ее руку. Крайне неловко долго смотреть в глаза тому, кто засунул тебе в ухо свой слюнявый палец.