– Я видел людей, которые боялись выбрасывать одежду или обувь любимых людей, потому что тем самым они признали бы, что это конец. Абсолютно необратимый. Что, если любимый человек вернется домой, а его обуви нет?

Мои руки дрожат, но я не ощущаю этого. Это похоже на подергивание века, которое не видишь в зеркале.

– Я могу назвать вам их имена? – Мой голос тоже дрожит. Я отчетливо это слышу.

– Если ты сам этого хочешь.

Я немного медлю.

– Блейк Ллойд. Эли Бауэр. Марс Эдвардс. – Я поизношу имена, словно благословение. Это приятно, но одновременно болезненно.

Доктор Мендес молчит, словно запоминая имена моих друзей.

– Спасибо, что назвал мне их имена. Я понимаю, как они важны для тебя и как свято ты хранишь о них память.

Я не совсем понимаю, зачем выпаливаю дальше:

– И еще. Недавно я навещал бабушку Блейка, помогал ей с работой по саду, которую обычно выполнял Блейк… до того как погиб. И она предложила устроить день прощания с Блейком. И я вот не знаю, стоит ли мне это делать.

– Что это за день прощания?

– Судя по тому, что она рассказывала, мы провели бы день вместе, делая то, что она стала бы делать с Блейком, если бы ей представилась возможность провести с ним последний день. Думаю, мы попытались бы прожить один день так, как он. Воздать ему должное. Попрощаться. А вообще я не представляю, как бы мы это сделали.

Доктор Мендес откидывается на спинку стула и, глядя сквозь меня, шевелит губами.

– Гм.

Через пару секунд я говорю:

– Итак, доктор, расскажите мне о своей матери.

Он усмехается и наклоняется вперед.

– Если я правильно тебя понял, ты в какой-то степени станешь замещать Блейка?

– Типа того. Конечно, я не стану напяливать на себя одежду Блейка или делать нечто подобное, но…

– Да, но ты определенным образом будешь предаваться воспоминаниям о нем. Возможно, делиться историями из его жизни, которые покажутся тебе важными.

– Наверное.

Он снова шевелит губами и задумчиво морщит лоб.

– Интересно.

– Интересно в хорошем смысле или в плохом? Или это будет интересно узнать мне самому?

– Последнее. Горе – это состояние, из которого существует множество выходов. Мне раньше не доводилось сталкиваться с опытом дней прощания, но существуют проверенные временем виды терапии, работающие по тому же принципу, когда ты рассматриваешь произошедшее в новом контексте. Если, например, ты боишься отношений, ты берешь и вступаешь в отношения и пытаешься пережить опыт с новой, позитивной точки зрения. Так что, возможно, попытавшись вспомнить о Блейке именно таким образом, ты сумеешь по-новому взглянуть на свою потерю.

– Значит, мне стоит согласиться?

– Мне было бы сложно это понять, даже если бы мы поговорили дольше. Ты должен сам принять решение. Вопрос вот в чем: хочешь ли ты этого? Кажется ли тебе это правильным? И если ты попробуешь, но окажется, что это совсем не то, на что ты надеялся, мы проработаем эту проблему. И ты усвоишь урок. В моей практике не было подобных историй, но мне кажется, что это вполне может оказаться и не самой лучшей идеей.

Я обдумываю его слова все то время, пока мы обсуждаем, как я справляюсь с трудностями, сплю, ем.

Наш сеанс подошел к концу. Доктор Мендес и Джорджия сердечно прощаются друг с другом. Он желает ей успехов в новом учебном году. Она желает ему счастья в новом браке. Я выхожу из кабинета, сжимая в руке рецепт на «Золофт».

Мне стало легче. Не так, как если бы скинул с плеч тяжелый рюкзак, а так, словно ненадолго очистился от отравлявшего мою душу яда. Я ощущаю пустоту и безразличие.

* * *

Когда мы выходим на улицу, над нами висит зеленовато-серое небо и в воздухе чувствуется необузданная сила, предвещая надвигающийся шторм. Теплый ветер овевает наши лица, издалека до нас доносится металлическое позвякивание петель, которыми флаг крепится к флагштоку.

Мы усаживаемся в машину, и я, не понимая почему, вдруг начинаю рыдать. Джорджия ни о чем меня не спрашивает. Возможно, всему виной тот тоскливый металлический звук. А может, все дело в чувстве облегчения. Возможно, мне было полезно поговорить с кем-то, кто меня не осуждал. Возможно, в горе не нужна причина для слез. Открытый сезон рыданий. Шведский стол больших слез.

Джорджия стискивает мою ладонь.

– Эй.

– Эй. – Я вытираю глаза. – Нам надо заехать в аптеку за лекарством.

– Ты очень смелый, раз согласился принять помощь.

Я шумно выдыхаю.

– Вовсе нет. Я все время думаю о тюрьме. И паршиво себя чувствую, постоянно испытывая страх, тоску и угрызения совести.

– Я знаю. Но тебе станет легче. Выполняй все, что скажет доктор Мендес. Будь с ним откровенным. И принимай лекарство.

Надеюсь, что она права. Возможно, доктор Мендес поможет мне справиться с горем, но как насчет чувства вины? Если только у него не найдется машины времени. И уж точно он не сможет вытащить меня из тюрьмы.

Джорджия везет меня домой, и по пути мы заезжаем в аптеку «Уолгринс». Я лишил себя уже второго первого учебного дня, точнее, его половины, на последнем курсе учебы.

Когда мы возвращаемся домой, буря все еще так и не началась. Небо нависло над землей, словно огромная кувалда на изношенном шнуре.

Блейк, Марс, Эли и я сидели на последних двух рядах в аудитории мистера Маккалоха, который вел историю западной цивилизации. Это был единственный наш общий урок. И тому, кто свел нас вместе на одном- единственном занятии, следовало дать пинка под зад. Мистер Маккалох, будь благословенна его душа, был чрезвычайно положительным и искренним человеком, лишенным чувства юмора. Он изо всех сил старался ответить на любой, даже самый дурацкий вопрос. И вот мы по очереди задавали невероятно нелепые и глупые вопросы, пытаясь помешать ему, чтобы хоть как-то убить учебное время и при этом не заснуть.

Устраивали ли жители Месопотамии подушечные сражения с применением щекотки?

Называли ли Александра Великого Александром Классным или Александром Супервеликолепным, пока он не заткнул себе за ремень еще несколько побед? (И кстати, носил ли он ремни?)

Натягивали ли монголы трусы на уши представителям тех народов, которые порабощали?

Стал бы Наполеон тащиться от мотороллеров?

И еще много чего в таком же духе.

Итак, мы с Марсом сидим рядом, а Блейк и Эли прямо перед нами. Мистер Маккалох продолжает скучно вещать про викингов, а они быстро оборачиваются и мы шепчемся.

– Твоя очередь, Блэйд, – говорит Эли.