Вы ездили на гастроли с Chili Peppers в США?

Нет, но я помню, как встретился с ними после возвращения, вот тогда-то они по-настоящему изменились в своих живых выступлениях. До этого Мэтт был малоподвижен и в основном сосредоточен на пении, но потом съездил в Америку, выступил вместе с Foo Fighersи вот после этого начал скакать по сцене и сходить, блин, с ума. Это было словно глотком свежего воздуха; они поняли, чтó можно делать и как веселиться на сцене, и вот тогда он стал тем самым Мэттом Беллами. Он взлетел.

Вы видели истеричных фанатов, особенно во Франции?

Ага. Oui FM очень поддерживали группу. Всерьез ее продвигали, считали, что открыли ее для себя. Мы приезжали на радиостанции в гребаном Бенилюксе, а снаружи собиралось по шестьсот человек, потому что в некоторых регионах Европы Muse была просто культовой, а детишки чувствовали связь с Мэттом. Магазинные концерты в Японии и Франции были безумными. Это странно, потому что обычно группа достигает большого успеха в одной стране, потом едет куда-нибудь еще, а там или тот же уровень, или куда меньше. Но вот у Muse постоянно были истерические перепады. Приезжаешь в соседнюю страну, и там все нормально, а потом едешь в тот же город через четыре месяца, а там все как с ума посходили.

Галлюцинации начались на гастролях с Chili Peppers, примерно в Олбани, штат Нью-Йорк. Хотя в голове Мэтта Беллами был не Олбани. Мэтт Беллами был на совершенно другой планете.

То была пустынная планета, намного больше нашей, повсюду вокруг, куда хватало взгляда, была пустошь, горизонт был совершенно плоским и нескончаемым. Мэтт был один, опаляемый ледяным солнцем, ему было очень жарко, а вены казались пересохшими и липкими. Он огляделся, ища укрытия, но не нашел, увидев лишь пятно отражавшегося от чего-то солнечного света вдалеке. Но то была не какая-то поверхность на земле – пятно висело в душном голубом небе, а потом к нему присоединилось еще одно, и еще одно, и вот уже был целый рой крутящихся далеких вспышек. А потом предметы подлетели поближе, и он смог сосредоточить на них взгляд. Треугольные металлические лезвия, блестящие и сверхострые. Сотни их. Он побежал, уворачиваясь от лезвий, а они летали вокруг него, кололи его, впивались в затылок. Но они почему-то не разрывали кожи головы, а непонятным образом влетали прямо в мозг и закреплялись там, когда он просыпался, возвращаясь в реальный мир и страдая от пульсирующей мигрени. Мигрени, которая держалась прямо до концерта, пока он не начал пить, чтобы она ушла.

Галлюцинация повторялась, преследуя Мэтта по всем Соединенным Штатам, и он даже начал верить, что пустынная планета – это настоящий мир, а вот Земля – всего лишь сон. Она оставалась с ним весь день, он не мог перестать думать о ней ни в самолетах, ни в автобусах. В Ноксвилле, штат Теннесси, его познакомили с каким-то парнем, который, буквально клялся Мэтт, на самом деле – одно из этих лезвий и пришел его резать. На каком-то кабельном канале Мэтт посмотрел телепрограмму о психотронной войне – теории заговора, гласящей, что правительство пытается контролировать наши умы, используя радиацию, чтобы посылать информационные импульсы в наши головы посредством мобильных телефонов или электроприборов, – и начал всерьез думать, что он стал ее жертвой, что Америка – главный центр подобных тайных операций.

Мэтт, уже почти готовый спать в шапочке из фольги[68], решил по возвращении в Великобританию проконсультироваться с врачом, и источник его бед удалось найти. Мэтт жил на одной кружке чая и огромных дозах красного вина в день и за один восьмидневный период в США не выпил ни капли воды. Врач сказал ему выпивать по два литра воды в день, и Мэтт очень быстро вернулся на твердую землю.

Но, хотя его разум уже не устраивал ему странных шуток, необычные искры от него все-таки временами летели. Когда после попадания Unintended в топ‐20 интервьюеры стали более любопытными и беспорядочные мысли Мэтта стали известны широкой публике, мы получили совершенно дикий массив странной, пугающей и потрясающей информации об его колоритнейшем уме. Больше всего на свете он боялся, что забеременеет от инопланетянина, родит от него какого-нибудь урода и вынужден будет его воспитывать, пряча от всех (или что его похоронят заживо). Он периодически видел кошмарные сны о том, как его семью держат в фашистском концлагере. Он слушал только Берлиоза и считал, что это вершина всей когда-либо записанной музыки; если бы ему дали машину времени, он бы отправился в 1850 год, чтобы послушать, как Берлиоз сочиняет. Его идея рая – «христианский идеал разума без тела». У него две личности: одна позитивная, одна негативная, и он периодически перемещается между ними; но при этом он считал, что может загрузить в себя личности других людей, впитав их опыт и характеристики. Однажды он выбросил в окно телевизор, но только для того, чтобы помочь какому-то старому потасканному мужику из музыкальной индустрии исполнить рок-н-ролльную фантазию. Он не слушает радио в машине, потому что ему очень не нравится, когда вокруг играет музыка, которую он не хочет слышать, и предпочитает слушать музыку в голове; собственно, он в уме сочинял целые песни, еще не зная, на чем их будет играть – на гитаре или на фортепиано, – и играл их с первого раза, не репетируя. Он смотрел порно с животными в Интернете, чтобы узнать, от чего тащатся люди. Его последний сон – об огромном концерте Muse, где музыканты вроде Фли из RHCP, Тома Уэйтса и гитариста Limp Bizkit выступали гостями, причем они все были окровавлены. Интенсивные чувства, пережитые им за последний год, намного более интересны, чем те, что были в предыдущий 21 год. Он умеет готовить ризотто, а его идея счастья – уединенный тропический пляж, полный обнаженных женщин. Он не говорит на сцене, потому что считает, что слова «умаляют достоинства» песен. Он не боится выглядеть смешно на публике, потому что немало времени в подростковом возрасте провел с человеком, больным синдромом Дауна[69], так что не беспокоится, что о нем подумают другие. Он восхищался персонажем Аль Пачино в «Крестном отце» за его замечательную тактику мести, но лично он бы согласился убить человека только за миллион фунтов. Если бы он на день стал невидимым, то пробрался бы в Букингемский дворец и изводил бы там всех. О, а еще ему очень хочется, чтобы сила тяготения Земли была чуть меньше, чтобы сдохли все пауки.

Видите ли, пауки, возможно, прилетели к нам с Марса. Одна из самых безумных теорий Мэтта того времени – первая из многих, которые увидят свет в последующие восемь лет, – состояла в том, что пауки правят Вселенной. Они умеют впадать в особую спячку и выживать даже в космосе. Он верил (или очень убедительно шутил), что в космосе полно дрейфующих паучат, которые ждут не дождутся, чтобы приземлиться на планете, где условия окажутся подходящими, чтобы они могли выйти из анабиоза и колонизировать новую территорию. История Зигги Стардаста, согласно странной биологической философии Мэтта, вполне могла быть правдивой.