Стереотипы, такие стереотипы.

Поваров и офицеров касаться не буду, а вот про врачей пару слов скажу.

Самая добрая докторша из всех, кого я знал (тридцать баллов по десятибальной шкале доброты), была полной дурой. Ноль знаний, помноженный на ноль соображения.

Как она стала врачом — отдельная история. После медучилища в 1983 году по доброй воле поступила на военную службу и попросилась в Афганистан. Такая вот была самоотверженная девушка, с дальним прицелом.

Отслужила два года, заслужила медаль, вступила в партию, вернулась домой и подала документы в мединститут (какой не скажу, чтобы не обижать другие мединституты, в которых тоже учились герои).

Разумеется, поступила. Во время учебы была ярой общественницей, комсомольским секретарем курса, а затем — факультета. Училась на «твердый «хор», который ей ставили постольку, поскольку «мягкий «уд» таким студентам поставить было невозможно даже при полном отсутствии знаний. Себе дороже, гораздо опаснее, чем министерского сынка на экзамене завалить.

К окончанию института стезя вырисовывалась четко — инструктор горздравотдела, главный врач, завгорздравотделом, а дальше уж как фишка ляжет.

Фишка легла боком. В 1991 году. Принцесса осталась у разбитого корыта. Погоревала-погоревала и пошла в участковые врачи. Больше ей при полном отсутствии профессиональных знаний идти было просто некуда.

Она не распознавала инфарктов и вообще всего серьезного, подлежащего экстренной госпитализации, там, где следовало распознавать, и «распознавала» несуществующие болезни на пустом месте. Проще говоря, пациентов с инфарктами миокарда и прочими тяжелыми заболеваниями она оставляла лечиться дома под каким-нибудь легким диагнозом, а невралгии и неврозы госпитализировала под видом инфарктов и инсультов.

И как госпитализировала! Сама собирала вещи пациентам! Сидела с ними до приезда «Скорой», успокаивала, ободряла (а после до ночи бегала по вызовам). Одиноким старикам покупала лекарства и продукты (а после до ночи бегала по вызовам). Меняла памперсы, делала перевязки, будучи не хирургической сестрой, а участковым терапевтом, могла укол сделать, если медсестра не успевала (а после… ну вы поняли). Народ на участке ее обожал и осыпал благодарностями как в переносном, так и в прямом смысле. Домой она неизменно уходила с полной сумкой даров. Люди ценят хорошее отношение.

Жалобы, конечно, тоже были, не без этого. И пациенты якобы с ОРВИ спустя час-другой после визита доброй докторши умирали дома, а потом на вскрытии обнаруживался трансмуральный инфаркт. Ну, дадут очередной выговор, а затем снимут. Об увольнении речи никогда не было. Во-первых, работать и так некому, а во-вторых, у нее на каждый выговор было по десять благодарностей — как тут уволишь?

Самый умный главный врач той поликлиники, в которой работала наша ДДД («добрейшей души доктор», а не то, что вы подумали), таки нашел способ безболезненно и безопасно снизить процент надомной смертности на одном отдельно взятом участке. Он назначил ДДД заведующей отделением, и, надо сказать, поступил очень мудро. Убил трех зайцев.

Во-первых, заведующие терапевтическими отделениями поликлиник по домам практически не ходят, разве что иногда с целью контроля работы подчиненных, но это крайне редко. А в поликлинике за коллегой всегда могут проследить заместители главного врача и другие врачи. Подскажут, предостерегут, обратят внимание. Короче говоря, не дадут пополнить личное кладбище еще одним покойником.

Во-вторых, заведующие терапевтическими отделениями поликлиник половину рабочего времени (а то и больше) тратят на разбор жалоб и общение с недовольным населением. Добрая заведующая так жалобщика выслушает, да так ему посочувствует, что тот растает, отмякнет душой и не станет писать в департамент или в министерство.

В-третьих, у добрых начальников и подчиненные незаметно для себя постепенно добреют, это аксиома. В целом улучшается обстановка в отделении, жалоб-кляуз меньше, работается приятнее и спокойнее. Разве плохо?

В прошлом году ДДД ушла на пенсию, потому что внучка пошла в школу и потребовалась помощь бабушки. В школе ее обожают и учителя, и другие родители, выбрали в председатели родительского комитета.

Другой гений от медицины из числа знакомых мне врачей (об одном я уже рассказывал в «Гениальном враче») был прагматиком-рационалистом, любившим решать логические задачи. Возможно, вы сейчас снова вспомнили Грегори нашего Хауса… Хаус — дело другое. Он законченный социопат, да еще и любитель манипулировать окружающими. Наш Гениальный Доктор (буду называть его так, чтобы не путать с гением) не был социопатом. И окружающими он манипулировать не любил, неинтересно ему было.

Жизненное кредо Гениального Доктора укладывалось в понятия «интересно» и «черт с ним».

Когда-то в юности Гениальный Доктор пробовал поступить в Бауманку и недобрал полбалла. «Ах так?! — сказал он Провидению. — Не пустило меня в математики? Черт с тобой! Я стану врачом!» Бросать вызовы Провидению было для Гениального Доктора привычным делом. «Хочешь забрать старушку?! А вот те шиш!»

В Первый мед он поступил без проблем. Подумаешь, химию пришлось немного подучить. Дело было еще при Леониде Красивом (кто в теме, тот понял, каково тогда это было, а остальным скажу, что это было ой как непросто). Окончил с отличием, поступил в аспирантуру, начал писать диссертацию…

Диссертацию «придержали» по причине несовпадения взглядов Гениального Доктора и заведующего кафедрой по вопросу участия аспирантов в строительстве профессорской дачи. «Ах так?! — сказал Гениальный Доктор. — Не пускаете меня в ученые? Пойду в практики!» И пошел. С написанной диссертацией, прошедшей все дантовы круги, кроме защиты.

Пациенты его ненавидели. А какие еще чувства можно испытывать к доктору, который не дает подробно рассказать анамнез начиная с 1937 года? Перебивает вопросами, а минуты через полторы говорит: «Ну, все с вами ясно». То, что на самом деле ясно и диагноз выставлен верно, для пациента не так важно, как выговориться. Доктор может быть дебилом в кубе, но если он дает пациенту возможность выговориться, даже не слушая его при этом, то он хороший доктор. Если нет, то плохой, однозначно.

Коллеги Гениального Доктора тоже ненавидели. Посредственности не любят гениев, особенно тех, которые любят объяснять посредственностям, кто они есть. Гениального Доктора любили только медсестры (и это показательно) — толковый, зря не грузит, если что, то может сам работать за троих, и вообще не задается.

Лечебная деятельность сводилась для Гениального Доктора к двум моментам — постановке правильного диагноза и подтверждению его правильным лечением. Все остальное его не интересовало. Общение с пациентами и их родственниками тяготило. Диагноз ясен, лечение проводится, о чем еще разговаривать?

Читал он только книги и журналы по специальности. Как-то раз попробовал прочесть несколько страниц «Сорока лет Чанчжоэ» (книгу забыл в ординаторской кто-то из коллег). Выражение лица у него при этом было такое же, как у вегана, жующего стейк слабой прожарки.