– Кто они? – спросил тот.

– Типа фирмачи, – сказал Колян. – По лес приехали. А по мне – парашу гонят.

– Врут? – заинтересовался Якут.

– Я таких лесников на зоне насмотрелся. У них хари вертухайские.

– Мне тоже показалось, что странно это все, – признался Якут.

Он смотрел, как, переваливаясь на ухабах, катится вслед за Бузой «Хаммер». Хорошая машина. Проходимая. Большая.

– Не будем ждать автолавку, – определился Якут. – Вот машина, на ней уедем.

– А вертухаи эти как же? – спросил Колян и осекся, увидев глаза собеседника.

Будет мочить. Никаких сомнений.

– Поможешь? – ответил вопросом на вопрос Якут.

* * *

– Замнойидите! – пригласил Буза и первый нырнул в темное, пыльное, зловонное нутро барака.

Он провел гостей по коридору, который едва освещался светом из единственного окна в самом его конце. Часть стекол в окне отсутствовала, бреши были прикрыты картоном.

Поднялись на второй этаж. И здесь все та же безрадостная картина. За некоторыми дверями, мимо которых проходили гости, были слышны голоса. Ныркову в какой-то момент почудилось, будто он расслышал голос Клавы, но шаг не убавил, лишь скользнул взглядом по двери.

– Здесьбудетеместокозырное! – объявил Буза, ногой распахивая дверь.

Вошли в комнату и остановились сразу за порогом. В комнате не осталось ничего, что напоминало бы о прежних обитателях. Все вынесли. Вполне возможно, что еще до похорон неведомого Савелия. Только остался на стене выцветший плакат по технике безопасности: циркулярная пила режет доску, и в опасной близости от страшных зубов – человеческие руки. «Не работай без заднего кожуха»!

Буза выполнил свою миссию и готов был ретироваться. Развернулся, хотел выйти из комнаты, да не смог. Эти трое стояли у двери, и ни один не посторонился. Как стена.

– Звать тебя как? – спросил у Бузы один из этой троицы.

– Ковригинпетрсергеевич! – доложил Буза, по какому-то наитию вдруг сообразив, что так и только так надо отвечать. Четко, без утайки, полностью.

– Как обстановка тут у вас, Ковригин Петр Сергеевич?

– Нормальновсе!

– А врать-то нам зачем? – по-отечески, совсем негрозно спросил собеседник, а у Бузы ни с того ни с сего ноги сделались ватные.

Хотел бы ответить, да не получалось – слова застряли в горле.

– Рожа у тебя битая, Петр Сергеевич. Это почему?

– Упалударился…

– Об кого? – мягко осведомился лукавый собеседник.

Нельзя им врать.

– Естьтутодинвяткингена…

Пауза. Такое было чувство, будто гости сильно удивились.

– И друга твоего, с которым мы разговаривали, его тоже – Гена?

– Ага!

Эти мужики озадаченно переглянулись. Наверное, пытались сообразить, что это за зверь тут живет такой, который без разбора всех молотит.

– Какразтутживетдвекомнатыотвас! – на всякий случай предупредил Буза.

Выслуживался. А то этот Вяткин ненароком устроит гостям какую пакость, а к Бузе потом претензии – почему вовремя не предупредил.

– А еще такие грозные жильцы у вас тут есть?

– Нет! – с готовностью ответил Буза.

– А кто-то в последнее время приезжал?

– Нет! – ответил Буза.

Взгляд его предательски метнулся.

– На велосипеде ехал – кто?

Вот тут Буза понял, что попался.

– Накаком, – спросил он, – велосипеде?

И впервые за последнее время его фраза, обычно слитная, распалась надвое.

– На двухколесном, – ответил собеседник. – Ты не дури!

Они все знали про Якута. Может быть, по его душу и приехали. Так решил Буза. Ему было невдомек, что собеседники обнаруживали следы велосипедных шин на сырых участках дороги почти на всем ее протяжении. И спросили про велосипедиста, просто любопытствуя. А Буза засуетился. Подозрительно.

– Яневкурсахможетдругойктознает! – пролепетал Буза.

И было видно, что ничего больше от него сейчас не добиться.

– Ладно, гуляй пока.

Услышав это, Буза стремительно проскользнул в узкую щель между дверным косяком и плечом здоровяка. Когда его шаги затихли где-то далеко на лестнице, Потапов распорядился:

– Здесь обустраиваемся! А пока пройдем, осмотримся.

Сам первым и вышел из комнаты, за ним – старлей. Нырков шел последним, он не спешил, и, когда его товарищи уже спускались по лестнице, он оказался как раз напротив двери, за которой, как ему представлялось, пять минут назад слышался голос Клавы. Сейчас за дверью было тихо. Нырков осторожно постучал. Тишина. Тогда он постучал настойчивее.

– Кто?! – женский голос из-за двери.

Как вопль. Она не встревожена, а испугана, похоже.

– Это я! – сказал Нырков.

– Кто?!

Нырков поостерегся объяснять.

Слишком хорошо все слышно в этом коридоре, а есть ли кто-то в комнатах вокруг – неведомо. И нельзя дать никому понять, что он, Нырков, уже знаком с Клавой. Пока он размышлял, как поступить, лязгнула задвижка и дверь приоткрылась. В узкую щель испуганно выглядывала Клава.

Что-то дрогнуло в ее лице.

Дверь распахнулась настежь. Нырков увидел сидящего за столом Корнышева. В его дурацкой черной повязке.

И в следующий миг Клава бросилась к Ныркову на шею. Она вцепилась в него так, как на воде тонущий цепляется за своего спасителя.

– Вы приехали! Приехали!! Приехали!!! – исступленно повторяла Клава и осыпала поцелуями лицо Ныркова.

Он опешил, и единственное, что догадался сделать, – внес на себе Клаву в комнату, потому что кто-нибудь в коридоре мог увидеть эту разоблачительную сцену. Клава висела на нем, он непроизвольно ее обнял. Встреча мужа любящей женой после мучительно долгой разлуки – так увиделось бы происходящее стороннему наблюдателю. Но наблюдателей здесь не было. Сидел, конечно, Корнышев, но он был незрячий, и хотя по звукам мог догадываться о происходящем, его в расчет не принимали.

– Я боялась! Мне было страшно! – шептала Клава.

Она прижималась к Ныркову, и он сквозь тонкую ткань платья ощущал трепет ее горячего тела.

Клава вдруг откинула голову и, глядя Ныркову в глаза, сказала:

– Теперь со мной ничего плохого быть не может!

Это было похоже на спонтанное признание в любви. И поцелуй у них случился сам собой. Поди пойми, кто был инициатором.

Прерывистое дыхание. Шелест одежд. Корнышев все слышал. Не выдержал, резко двинул рукой по столу, сметая на пол тарелки-чашки-ложки. От грохота разбивающейся посуды парочка очнулась. Клава смутилась даже. А Нырков смерил Корнышева тяжелым взглядом и вышел из комнаты, но прежде на прощание коснулся губами пряди волос на Клавином виске.