Джано оставил свою тетрадь на столе — почти откровенное приглашение прочитать ее и вместе с тем почти насмешка надо мной: каллиграфия его стала еще хуже, чем всегда, практически это криптография. Мне хотелось бы понять, с какой целью он пишет не поддающимся прочтению почерком. Но, может быть, это пустая забава, одно из его инфантильных чудачеств, вроде любви к анекдотам и парадоксам.

Странно, но последние дни Джано часто говорит о Занделе. Я поддерживаю его и в разговоре стараюсь освободиться от угнетающего меня временами кошмара, который уже несколько месяцев заявляет о себе в самые неподходящие моменты. Долгие разговоры обо всем: о склонности Занделя ко лжи, о его смехотворной тротуарной урбанистике, принесшей ему огромные деньги, и о том, как им с Ириной всегда удается скрывать их богатство и делать его совсем незаметным. Акции, облигации зарубежных стран — в основном восточных, — чтобы спекулировать на их вступлении в Европейский союз, но еще и для оправдания частых поездок Занделя в Прагу, Будапешт и Варшаву. Что это, финансовые спекуляции или впрямь благоустройство тротуаров? Может, и то, и другое, и, наконец, его поездка в Нью-Йорк, превратившаяся в демаркационную линию, за которой Зандель стал сначала отсутствующим, потом больным и, наконец, замер в положении умирающего.

Теперь предметом наших бесед стал Зандель. Может быть, Джано просто искал какие-то детали для своей книги. А время от времени он пытался еще увлечь меня разговором о деревне нудистов на Корсике. Меня поражала эта неуместная настойчивость. Может быть, он надеялся, что я допущу какое-нибудь противоречие: так бывает, когда допрашивают подозреваемого и по сто раз повторяют одни и те же вопросы.

— Кто знает, сколько раз Зандель трахался на Корсике в деревне нудистов. Завидую ему, хотя у него осталось только одно легкое.

Иногда у Джано вырываются остроты, тяжелые как камень, а я по большей части пропускаю их мимо ушей ради сохранения мира.

— Я тоже думала, что в деревне нудистов только этим и занимаются, но по рассказам Занделя мы же поняли, что все не так. Люди трахаются как и весь год, в городе или в деревне, летом или зимой.

— Там все немного по-другому, потому что у нудистов это происходит во время отпуска.

— Учти, что когда очень жарко, — это труд и перерасход энергии.

— Секс — самое большое развлечение на свете. Подниматься в горы тоже трудно, но многие горемыки так этим увлечены.

— Секс не спорт.

— Можно трахаться из любви, а можно из спортивного интереса. Я так и не понял, Зандель имел ту прекрасную девушку у бассейна или нет? Думаю, что да. Как знать, из любви к ней или к спорту?

Тут Джано попал в яблочко, а я, понятно, была смущена, хотя и старалась не выдать себя.

— Он говорил о большой сердечной любви.

— Сердечность не исключает траханья. Наоборот.

— Судя по состоянию Занделя, боюсь, мы никогда не удовлетворим своего любопытства.

— Просто встретились они в деревне нудистов.

— Ну и что? По мне этого мало.

— Сама подумай, если мужчина встречает девушку среди нудистов и решает поухаживать за ней, и они оба голые, по-твоему, это все равно, что встретить ее в Риме на виа Кроче?

— Нет, — пришлось мне признать, — не все равно.

Даже теперь, когда его друг жив благодаря переливаниям крови и ни в коем случае не может быть ему конкурентом, Джано копается в старой ревности, которая стала еще сильней, когда Зандель открыто заявил, что та девушка из бассейна пронзила ему сердце. Я до сих пор спрашиваю себя: Джано в своем подсознании идентифицировал ее и понял, что речь шла о Клариссе? Его допросы наводят на мысль, что так оно и есть. А может, он просто одержим ревностью?

В память об откровенном объяснении Занделя в любви ко мне я съела еще одну шоколадку.

Я уверен, что Клариссе удалось прочитать сколько-то страниц моей книги (я пока не осмеливаюсь назвать ее романом). Может быть, интерес к истории, в которой она у меня героиня, рассеял ее и отвлек от намерения поговорить, как она угрожала, о Валерии. Надеюсь, мне удалось избежать неловкости и опасности.

Один из главных персонажей книги — тип скользкий, непостоянный и даже немного смешной, потому что сделал свою карьеру урбаниста, спроектировав тротуары некоторых больших европейских городов. Персонаж хорошо вписывается в современный роман несмотря на то, что болезнь изолировала его от людей. Если же мой урбанист неравнодушен к обнаженным женщинам, эта тенденция к вуайеризму лишь подчеркивает его двуличность и вызывает некоторое подозрение, касающееся его качеств любовника.

Зандель никогда не скрывал, что во время своих деловых поездок обычно пользовался случаем посетить галереи и музеи, причем особенно интересовался изображениями обнаженных женщин. Говоря о художественном «ню», он прибегал к суждениям, вызывавшим смех главным образом у его студентов, а после интервью, опубликованного в журнале «Бельфагор», — горькие насмешки критиков академического круга. Пользуясь языком, пародирующим суровую университетскую риторику, Зандель присвоил теорию одного остроумного художественного критика, который подразделял изображения обнаженного тела на «однозадых» и «двузадых», в зависимости от точки зрения художника. В этом большом интервью Зандель терпеливо перечислял и комментировал — иногда обходясь простым прилагательным, а иногда вкратце высказывая свои впечатления, — картины и рисунки, увиденные им в музеях во время поездок по разным странам мира, и фрески, которые привлекли его внимание во дворцах и замках.

В первом ряду «однозадых» были Ева и Адам на фреске в Сикстинской капелле. Адам был одним из немногих мужчин, допущенных в его коллекцию. К той же категории относилась возбуждающая воображение Леда, тоже кисти Микеланджело, «однозадая» на коленях работы Рафаэля, романтическая «однозадая» красавица Энгра, «Одалиска» и «Дама с попугаем» Делакруа, «Римская одалиска» Коро, выдающаяся «однозадая» Веласкеса, рисунок пером Ханса Бальдунга Грина «Венера, держащая яблоко, полученное от Париса», а из более близких нам по времени одно женское «однозадое» кисти Громера, одно — Мунка и одно раннего Клее.

Более многочисленная группа «двузадых», начиная с блестящей центральной фигуры в «Трех грациях» на вилле Мистерий в Помпее, могучее «двузадое», изображенное на первом плане среди купальщиц Альбрехта Дюрера, центральная фигура в «Трех грациях» Рафаэля, два изящных «двузадых» Энгра, три блестящие и трогательные «двузадые» Пизанелло, нарисованные на пергаменте, элегантное «двузадое» изображение «Венеры перед зеркалом» Веласкеса, блестящие «Грации» Антонио Кановы. Но в этот список можно еще включить и расплывшееся «двузадое» Тинторетто, Анжелику Тициана, стоящую слева колдунью у Ханса Бальдунга Грина и другие «двузадые» Рембрандта, Ренуара, Ватто, Фрагонара, Делакруа, Дега, Гогена и Казорати.

В опубликованном в «Бельфагоре» интервью вместе с аннотацией к каждому произведению Зандель приводил дату, музей или место, где он это видел, и в большинстве случаев упоминал названия книг по искусству или журналов, где были помещены репродукции, отнесенные им к категориям «однозадых» и «двузадых». «Список этот никак нельзя назвать полным», — отметил Зандель в конце интервью.