Степан привычно толкнул дверь, наперед зная, что не заперто. «Процесс прогрессирует», — мельком подумал он, войдя в квартиру, ставшую похожей на перевалочный пункт.

О своем намерении поехать к клиенту Борис забыл сразу же после ухода Степана в прошлый раз. Да Степан и не удивился этому. По-человечески жалея приятеля, он не хотел загубить результаты последних своих стараний. Как ни крути, не было заслуги Бориса в том, что и на этот раз заказ все-таки сделан, причем сделан аккуратно, как того заслуживали и желание клиента, и полученные деньги.

— Ты умывался сегодня? — Степан открыл окно, собрал в комок одеяло, стряхнул его прямо из окна. — Иди в ванную, я перестелю.

Борис покорно встал, направился в ванную. Из туалета послышался шум спускаемой из бачка воды.

— Хоть бы дверь прикрыл, — беззлобно посетовал Степан, выкладывая чистую пижаму на свежезаправленную постель. — Мойся, не спеши, я пока перекусить организую.

— Как клиент поживает? — вдруг поинтересовался Борис. Он макал хлеб в яичницу и запивал сладким чаем. — Или мы уже с ним закончили? Чего вылупился? Обыкновенно закончили, хм, чтобы не раздражал нас больше, хм — или я не прав? Ах, нечестно, видите ли… Ну-ну, давай по-честному. Только без меня.

Степан молча пережидал бессвязную болтовню приятеля. «Ишь, как повело: день ото дня хуже. И врача позвать боязно: упекут, потом не отмоешься. Неужели простуда так подтолкнула? Простуда помогла разгореться, а тлело-то давно», — решил Степан.

Вадим Иванович долго не решался принять первую горошину. Наконец оставшись один, еще раз перечитал инструкцию, налил полстакана воды из серебряного графинчика — вон как требуется-то: вода в серебряной посуде должна простоять тридцать шесть часов — и запил свою первую горошину. Посмотрев на часы, сделал первую отметину в приложенном к инструкции маленьком календарике и красным фломастером обвел уже на большом календаре следующую дату приема.

«Надо сфотографироваться, — решил Вадим Иванович, рассматривая в зеркале свое отражение. — Через пару лет сравню».

Утомительная карьера отодвигала на второй план все серьезные варианты личной жизни. Вадим Иванович старался не обременять себя ненужными обязательствами и поэтому, когда «подруга детства», как он называл Лилю, сама решила избавиться от незапланированного ребенка, он почувствовал облегчение и благодарность к Л иле.

Впереди маячил выгодный брак с неприлично молодой Вероникой. Именно молодость Вероники и подстегнула Вадима Ивановича на эти авантюрные процедуры. Чем черт не шутит, а вдруг и хранится в чьих-то тайных записях отголосок секрета либо философского камня, либо яблочка молодильного, либо воды живой? Да мало ли как и где прозвано это снадобье. Вот и проверим: восточные правители верили — и я рискну.

После ухода Степана Борис долго смотрел на закрытую дверь, силясь вспомнить что-то важное. Так и не вспомнив, он снова лег на кровать. Спать не хотелось, хотелось поговорить с кем-нибудь, о чем-нибудь. Пальцы сначала нащупали телефон, а затем механически набрали номер Карины.

— Я скучаю, но к тебе не приеду, — Борис уловил какой-то ответ, но не обратил на него внимания. — Потому что… ну, ты понимаешь, не приеду — и всё.

Положив трубку, Борис забылся минутной дремотой, снова взял трубку, нажал на повтор и, услышав голос Карины, пробормотал:

— Я скучаю, но к тебе не приеду. Почему «придурок»? — вслушиваясь в гудки, Борис растерянно покрутил трубкой, снова послушал гудки, и пафосно произнес: — Ты подписала себе смертный приговор. Вот.

И тут же это «важное» вспомнилось: клиент! Разве Степан не для этого приезжал? Точно, чтобы рассказать о делах с клиентом. А как же иначе? Иначе аванс придется возвращать, а аванс уже истрачен… за долги убивают. Борис снова потерял мысль, снова одолела дремота: постель манила свежим бельем. «Молодец Степан, приезжал, чтобы перестелить постель, поменять белье, накормить… Хорошо, что я его пока не убил», — тяжелый, не ко времени подоспевший сон все-таки сморил Бориса, перемешав в воспаленном сознании слова, поступки, лица, события…

Федор вопросительно посмотрел на Карину.

— Положи трубку. Мало ли психов? Не обращай внимания.

— Беда в том, что я этого психа знаю, — растроенно откликнулась Карина, продолжая держать трубку.

— Люся Григорович звонила, — Анатолий встретил Лену в дверях, взял из ее рук сумки, — приглашает на междусобойчик. По поводу, по поводу… Да по поводу помолвки ее племянницы. Как какой? Вероники. С каким-то Вадимом. Вадим Ивановичем, если быть точным. Почему так официально? Да потому, что если верить Люсе, этот «жених» скорее самой Люсе подойдет по возрасту, чем Веронике. Так пойдем или как?

— Пойдем, пойдем, — Лена раскладывала продукты. — Что у них там, любовь или причина? Что Люся-то рассказала? Помнится, над этой девушкой дрожали, пылинки сдували, «упакованная» девушка, кому попало не отдадут…

— Да ты слышала об этом Вадиме. Позавчера по телевизору выступал, помнишь? То-то, твоя «упаковочка» с этим Вадимом Ивановичем еще и золотой ниточкой перевяжется. Добро к добру, одним словом, — Анатолий вздохнул, взял журнал и пристроился на диван дожидаться ужина.

Снова раздался телефонный звонок. Анатолий сосредоточенно слушал, иногда поддакивал, потом произнес «сочувствую» и положил трубку.

— У тетки твоей что-то невообразимое: жар, судороги, расстройство желудка и провалы памяти.

Лена бросилась звонить матери.

— Что с тетей Ниной? Похоже на редкий вид интоксикации? С окончательным диагнозом затрудняются?

Любовь Ивановна старалась вспомнить, чем она угощала брата с женой в последний раз. Виктор настаивал, что именно тогда и возникли у Нины первые симптомы.

«Ох, Нина, Нина… — еще вчера Любовь Ивановна, перебирая продукты, заметила, что коробочка с горошинами стоит не на месте. — Надо ехать, по телефону не дознаешься».

Продолжая думать о Нине, Любовь Ивановна подошла к зеркалу. Смахнув с волос невидимую пушинку, вгляделась в свое лицо: «Когда же мои глаза успели потускнеть?» Она провела по зеркалу пальцем там, где отражались глаза. Будто пыль стерла. Пыль не хотела стираться. С трудом собравшись, спустилась в метро, вошла в вагон, заняла удобное место. Боясь пропустить остановку, заблаговременно подошла к дверям.

Еще в студенческие годы Люба полюбила метро. Она засматривалась на мелькающие в темном туннеле провода, световые пятна, потайные дверцы. И сейчас ей казалось, что за стеклом вагона происходят интересные вещи: ну вот, например, прыгает какой-то не то дым, не то туман.

Люба всмотрелась пристальнее и насторожилась: дым-туман стал вытягиваться, обрастать конечностями и превращаться в человеческую фигуру. «Опять Николай за свое принялся». Люба подмигнула призраку и еле заметно улыбнулась. Призрак из верхней конечности вытянул палец и сурово погрозил: мол, не шали, нехорошо!

За стеклом вагона стало стремительно светлеть, поезд въехал на станцию, остановился, и Любовь Ивановна медленно поковыляла к эскалатору.