Его голос изменился, стал ниже, грубее, толчки участились, рычания стали звериными... Матерно выругавшись, он вдруг замер, наклонился и уткнулся носом мне лопатку, обжигая тяжелым дыханием.

– Давай… Кончи со мной… Не могу… не могу больше…

– О боже… я… о… – меня затрясло, забило в предвкушении.

– Да, сладкая… – он возобновил толчки, с каждым взвинчивая меня всё выше. – Ты близко… так близко… так хорошо в тебе…

– Демьян… о боже… я сейчас… сейчас… о, да, да… Демьян… ахххх…

Такого сильного оргазма у меня еще не было. Рыдая, выгибая спину и почти подскакивая, я теряла себя в острейшем, пронзающем наслаждении, судорожно сжимаясь изнутри и чувствуя, как где-то там, глубоко внутри меня изливается живительное семя.

– Моя… моя ашшштар… – лились мне в уши непонятные слова, пока мужчина надо мной стонал и вбивался в меня несколько последних раз – явно не имея способности членораздельно говорить…

***

А когда все успокоилось, я снова увидела перед глазами огромную черную змею.

Наблюдая за моим удовольствием, змея больше не скалилась, и не шипела. Она облизывалась – довольно проводя по морде длинным, раздвоенным языком.

– Ну, какая же ты мазохистка? Мазохистки любят унижение, боль, страдания. Тебе же просто нравится горячий, немного грубый секс, и в этом совершенно ничего ужасного нет. Мало того, женщин, которым нравится «пожестче», гораздо больше, чем тех, кому НЕ нравится. Уж поверь моему обширному опыту.

Я застонала, падая головой на руки, в очередной раз благодаря бога, что как раз в эту минуту к нам не подошел официант. Иначе я бы просто умерла от стыда – даром, что не увижу ничьей сальной ухмылочки.

В ресторан мы поехали сразу же после того, как стало понятно, что в моей девичьей истерике аля «я - шлюха» Демьян участвовать не собирается и не даст мне и минуты позаламывать руки над тем печальным фактом, что я – невинная девочка-припевочка – до жути люблю, когда меня шлепают по заднице и трахают с размаху, обзывая при этом как привокзальную шлюху.

– Если тебе станет легче, мне тоже нравится грубый секс, – по звуку мне подлили вина и поднесли бокал к руке. – И представь себе, даже и в голову не приходит страдать по этому поводу.

– Тебе нравится, когда тебя шлепают по заднице?

– Что? – судя по голосу, он опешил. – Нет, конечно! Я ведь мужчина. Мне нравится, когда я шлепаю, а не меня.

– Вот то-то и оно, – я горестно шмыгнула носом, подняла голову и отхлебнула немного вина. – Мужчина всегда в таких играх выходит чистеньким. А женщина… тем, кем ее называют в постели.

– Какая несусветная чушь! Неужели ты думаешь, что хоть что-то, из того, что говорится в минуты страсти переносится в реальную жизнь? Это же просто игра. Причем, в нашем с тобой случае, игра, которая нравится обоим…     

– Прошу прощения, господа… Ваш заказ. Можно подавать?

Я закрыла под темными очками глаза – чисто по инерции. Ведь именно так я сделала бы, если бы в обычной своей жизни столь интимный разговор подслушал бы совершенно незнакомый человек.

– Да, милейший. Уже можно. И заберите этот, как вы его называете… аперитив. Он отвратителен в своей трехдневной несвежести.

Еще и это. Ресторанов, заправляемых нелюдями, в столице было раз-два и обчелся, все места в них бронированы на недели вперед, и поэтому, как заявил Демьян, пришлось заказать столик в одной из «этих ваших примитивных едален». 

Судя по запахам, звукам и весьма галантному обращению, «едальня» была такого уровня, что поужинать в ней самой мне не светило еще лет десять, а то и двадцать. Я даже пожалела, что поддалась на уверения Демьяна, что никакого дресс-кода там не нужно, и не потребовала, чтобы мне выдали самое парадное из моих новых коктейльных платьев и помогли накраситься.    

Однако, несмотря на явно высокий класс ресторана, мой ректор был суров, презрителен и напоминал мне сноба из какого-нибудь советского фильма про старую Европу и захвативших ее нетолерантных буржуа.    

– Трехдневной давности, молодой человек? По-моему, вы преувеличиваете. Нас неоднократно хвалили лучшие критики города и особенно отмечали свежесть закусок и аперитивов.

Официант обиженно засопел, забрякал тарелками, потом другими, одну за другой выставляя их на стол. В зале запахло жареным. В обоих смыслах этого слова – с одной стороны принесли стейк, а с другой...

– Простите… Как вы меня назвали? – в голосе Демьяна явственно послышалась сталь.

– Эээ… Молодой человек. А что?

– Да так, ничего. Кроме того, что я старше вас… даже страшно сказать, насколько лет. И, кажется, вы сказали, что я… преувеличиваю? Иначе говоря, лгу?

– Что вы, я вовсе не то имел…

– Я понял. Продолжайте подавать на стол, а после принесите мне, будьте добры, аннотацию к салату из артишоков, который вы только что убрали.

– Эээ… Боюсь, что…

– Иначе я вызову на вас Роспотребнадзор, в котором у меня куча близких друзей.

Как только вконец ошеломленный официант удалился, на колено мне вдруг легла рука. Я подпрыгнула и чуть не разлила вино в тарелку от неожиданности.

– Что?

– Будь готова сбросить мои чары. Если я прав, и они подают трехдневные салаты, на расстоянии трех метров от меня станет очень страшно. До мокрых штанов.  

– О господи, опять… Я не готова к твоим испытаниям! – зашептала возмущенно. – Ты вымотал меня и даже поесть не даешь! 

– Ешь сейчас. Позже будет не до еды.

В одно мгновение он нарезал кусок мяса, лежащий передо мной на тарелке, и ткнул моей рукой с вилкой один из них. Ругаясь про себя, я сунула его в рот и принялась усиленно жевать.

– Черствый! – пожаловалась спустя несколько секунд. – Даже челюсть болит.

– Вот и я о том же. Чертова едальня… 

На самом деле я понимала, что мое отношение предвзято, и еще пару дней назад я бы истекала слюной, вгрызаясь в этот замечательный, в меру поджаристый по моей просьбе стейк и не могла поверить, что поедаю свою трехмесячную стипендию. Можно только представить себе, насколько предвзято его, Демьяна, отношение к еде, привыкшего к волшебным, восхитительным блюдам Сокрытого Мира.  

– А может не надо? – начиная наедаться, я сжалилась над официантом.

Он же не виноват, что перед самым закрытием смены к нему пожаловал могущественный нелюдь со своей Видящей.

– Не надо врать клиентам, – отрезал он. – И полутухлые салаты подавать тоже не надо. Меня от одного запаха до сих пор мутит. 

– А что ему еще делать, если его уволят за правду? Знаешь, какие условия в таких местах? Я сама официанткой работала – прекрасно знаю, как оно бывает… Что хозяин сказал, то и делаешь. И молчишь.