— Но жена и ребенок никак не соответствуют твоему образу жизни.

— Я изменю свой образ жизни.

— Я не могу позволить тебе пойти на такие жертвы.

Кейдж хотел бы встряхнуть ее и крикнуть, что для него это вовсе не жертва. Однако сейчас он не мог давить на нее. Дженни необходимо было время, чтобы свыкнуться с тем фактом, что она скоро станет матерью, а уже потом она сможет поразмыслить о замужестве с человеком, давно и безнадежно слывущим бабником и волокитой. С этим можно было пока подождать. Ничто — ни на небе, ни на земле — не удержит его от брака с обожаемой Дженни, они обязательно будут вместе, навсегда, а его ребенок получит дом и семью, где его окружат любовью, а не запретами.

— Что же, раз ты решила разбить мое сердце и отказаться от моего предложения, какие у тебя другие планы?

— Могу ли я продолжать у тебя работать?

Он нахмурился:

— Зачем ты об этом спрашиваешь?

— Спасибо тебе, Кейдж, — искренно пробормотала она.

Дженни позволила себе расслабиться, отклонившись на спинку стула и машинально поглаживая руками живот, который по-прежнему был плоским.

Она чертовски худа, подумал Кейдж. Неужели возможно, чтобы внутри ее рос ребенок, их ребенок?

Она же такая маленькая. Кейдж почти вслух простонал, вспоминая, как он проник в ее тесное, узкое женское чрево. Он был потрясен тогда ее сладостной теснотой, но сейчас это лишь еще сильнее обеспокоило его. Что, если она не сможет выносить ребенка?

Его глаза скользнули вверх, останавливаясь на ее грудях. Они не стали существенно больше, однако в них ощущалась некая наполненность, тугая тяжесть. Они были округлыми и плотными, и ему хотелось нежно ласкать и целовать их, поклоняясь ей, обожая ее.

Твои родители должны знать.

Кейдж неохотно отвел взгляд от ее груди, словно внезапно очнувшись от соблазнительных фантазий.

— Хочешь, я сам им все расскажу?

— Нет. Это моя обязанность и ответственность. Хотела бы я знать, как они это воспримут.

— А как они еще могут к этому отнестись? Они будут в восторге. — И, приложив чудовищное усилие, добавил: — Они получат живого наследника Хола.

Дженни вертела в руках влажную салфетку, от которой уже мало что осталось.

— Может быть. Но я почему-то уверена, что все будет не так просто. Они очень нравственные люди, Кейдж. Думаю, не мне тебе это говорить. Для них существует четкая грань между тем, что такое хорошо и что такое плохо. В их сознании, если можно так сказать, нет серого цвета.

— И, тем не менее, отец всю свою сознательную жизнь проповедовал христианское милосердие. Божественная благодать и Его всепрощение были темой многих его проповедей. — Кейдж ободряюще похлопал ее по руке. — Они не станут обвинять тебя, Дженни. Я уверен в этом.

Ах, как бы хотела Дженни быть так же уверенной в этом, она робко ему улыбнулась, будто бы и на самом деле так думала.

Прежде чем покинуть кафе, он заставил ее выпить шоколадного солодового напитка, убедив ее в необходимости набрать вес и укрепить силы. Они подняли бокалы за нефтяную скважину и ребенка.

— Придется теперь делить моего медвежонка с малышом, — заметила Дженни, когда они выбрались наружу, держась за руки и весело ими размахивая.

— Окажи сопротивление, — предложил Кейдж, улыбаясь ей. — Долгое время ты будешь посильнее малыша.

Он ласково и нежно смотрел на нее и наставлял с притворной строгостью:

— Поезжай домой и вздремни.

— Но я отработала только половину дня, — попыталась возразить ему Дженни.

— Зато это была чертовски тяжелая половина. Отдохни сегодня. Я позвоню вечером, проверю, как у тебя дела.

— Примерно в это время мне придется сообщить новость Саре и Бобу.

— О, они будут так же потрясены и обрадованы ребенку, как и я.

— Но это было невозможно. Ни один человек на земле, узнав эту новость, не будет столь же потрясен, как он. Господи, да он готов был лопнуть по швам от распирающего его счастья, от любви к ней, к ребенку, которого они зачали.

Хотя Кейдж вынужден был молчать о своих истинных чувствах, однако не мог удержаться от искушения обнять Дженни. Он прижал ее к себе. Она охотно упала в его объятия, и они долго стояли, тесно прижавшись друг к другу — средь бела дня, не обращая внимания на окружающих, не заботясь о пронырливых взглядах досужих сплетников.

Сердце его билось спокойно и уверенно, и она ощущала его мерные удары, положив голову ему на грудь. Кейдж стал для нее настоящей опорой, когда она практически потеряла возможность и желание жить и бороться. Ей отчаянно нужен был друг, и Кейдж не предал ее. Она обнимала его, черпая уверенность и поддержку. Дженни ощутила также и легкий привкус палящего солнца, дуновение жаркого ветра и пряный запах его лосьона после бритья. Она с наслаждением вдыхала этот изысканный и одновременно простой аромат, в котором было так много Кейджа и который неотрывно ассоциировался с ним в ее сознании.

Кейдж убаюкивал ее, замерев от наслаждения, ощущая ее соблазнительные груди, прижавшиеся к его груди. Он коснулся губами ее макушки в нежном, долгом, но почти бесплотном поцелуе. Его мучительно терзала мысль о том, что он не может отблагодарить ее за великое счастье, великое благословение иметь ребенка. Он не мог положить свои руки ей на живот и глупо и сентиментально поговорить с сокрытым в ее утробе малышом. Ему не дано было приласкать ее грудь и сообщить ей, как он жаждет увидеть своего ребенка, пьющего ее живительную влагу. И что хуже всего, несмотря на все свои чувства, несмотря на страдания и боль, он вынужден был позволить ей уйти.

Однако все-таки ему пришлось сделать это.

— Пообещай мне, что ляжешь в постель, едва доберешься до дому.

— Обещаю.

Он усадил Дженни на переднее сиденье ее машины и заставил пристегнуть ремень безопасности.

— Чтобы защитить тебя и ребенка от таких водителей, как я, — заявил Кейдж с иронией, адресатом которой был он сам.

— Спасибо за все, Кейдж.

Он смотрел ей вслед, размышляя о том, поблагодарила бы она его, если бы узнала, что именно на нем лежит ответственность за то нелегкое положение, в котором она оказалась.

Кейдж прибыл в родительский дом почти сразу после семи часов вечера.

Отослав Дженни домой, он провел весь оставшийся день на буровой. Однако, несмотря на многочисленные заботы, Кейдж не переставая думал о ней. Он беспокоился о Дженни, о ее душевном состоянии, физическом самочувствии, о ее боязни сообщить его родителям о ребенке.

Снаружи пасторский домик выглядел как обычно. Машина Дженни стояла во дворе, припаркованная поблизости автомобиля его родителей. В гостиной и на кухне горел свет. И все-таки Кейдж не мог избавиться от инстинктивного чувства, что что-то не так.