Из недр переноски послышался громкий храп.

– Табита, кто ж еще, – с оттенком гордости сказала Сара.

И опять Мэтью нашел меня в библиотеке. На этот раз я рылась в книгах по мифологии, разыскивая сведения по уходу за грифонами и их кормлению. Наши призраки-библиотекари, исполненные решимости мне помочь, постоянно подсовывали одну и ту же книгу.

– Еще раз спасибо, но Плиний всего лишь считал грифонов выдумкой, – сказала я колышущемуся облачку, возвращая книгу на полку. – Поскольку у нас внизу обитает вполне реальный грифон, рассуждения Плиния меня не занимают. Исидор Севильский куда полезнее. И ты был бы мне куда полезнее, если бы пошел и упорядочил словари.

– Я так понимаю, грифон доставил вам немало веселых минут, – сказал Мэтью.

Он стоял внизу, положив руку на перила лестницы, ведущей к верхним полкам.

– Боже, опять! – вздохнула я, беря с полки и открывая древний фолиант. – Еще один экземпляр «Физиолога». Этот датирован десятым веком. Седьмой по счету. Сколько одинаковых книг требовалось Филиппу?

– Авторам бывает не устоять перед искушением собрать как можно больше экземпляров своих трудов, – ответил Мэтью, с кошачьей стремительностью поднимаясь ко мне. – Во всяком случае, мне так говорили. Утверждать не могу, поскольку сам ничего не публиковал. Но у тебя, насколько помню, есть не менее двух экземпляров твоих публикаций.

– Не намекаешь ли ты на то, что твой отец был автором самого впечатляющего бестиария, написанного в западной традиции? – ошеломленно спросила я, застыв с седьмым экземпляром в руках.

– Тебе лучше, чем мне, известно о важности этого сочинения. Помню, что Филипп чрезвычайно гордился своей книгой. Он скупал все экземпляры, какие ему встречались. По правде говоря, отец сам в значительной мере способствовал успеху «Физиолога», – сказал Мэтью, забирая у меня книгу. – А ты не хочешь рассказать, почему в кладовой сидит грифон?

– Потому что его нельзя поместить в конюшню. Грифоны не ладят с лошадьми. – Я перелистала очередную книгу, снятую с полки. – Ламберт из Сент-Омера. Кто это?

– Бенедиктинский клирик. Кажется, друг Герберта. Жил где-то к северу отсюда, – сказал Мэтью, забирая у меня и эту книгу.

– Неужели в Средние века было полным-полно составителей зоологических энциклопедий? Тогда почему никто не затрагивал таких важных тем, как размеры, которых достигают взрослые грифоны? Почему не написали, чем их кормить и как с ними обращаться? – Я продолжала рыться на полках, не изменяя своей всегдашней убежденности, что книги подскажут мне ответы.

– Думаю, немногие видели грифона на близком расстоянии, а видевшие не считали этих созданий домашними зверюшками. – Темная жилка на лбу Мэтью слегка подрагивала, показывая, что мой муж раздражен. – И вообще, Диана, что тебя надоумило вызвать грифона? Почему ты не можешь отправить его обратно?

– Потому что это не мой грифон.

Я была настроена и дальше исследовать содержимое полок, отделяя бестиарии от книг о сказочных землях, древних богах и богинях и житийных повествований о христианских святых. Но Мэтью загородил собой книги, явно намереваясь прервать мои ученые изыскания.

– Выходит, грифон и в самом деле – фамильяр Филиппа, – растерянно произнес Мэтью. – Сара мне так и сказала, но я не поверил ей.

Фамильяры появлялись, когда прядильщики ткали свои первые заклинания. Они были чем-то вроде дополнительных колесиков на детском велосипеде, направляя ход развития непредсказуемых способностей прядильщика.

– Возможно. Но наши дети – Светлорожденные, а не прядильщики.

– А много ли мы знаем о Светлорожденных и их способностях? – спросил Мэтью.

– Немного, – призналась я.

Прядильщиками были ведьмы, в чьих жилах текла еще и кровь демонов. Светлорожденными называли детей, родившихся от ведьмы и вампира, страдающего бешенством крови, генетическим нарушением, которое свидетельствовало, что в роду этого вампира были демоны. Светлорожденные встречались столь же редко, как и единороги.

– Что, если Филипп одновременно Светлорожденный и прядильщик? – предположила я. – Может, у Светлорожденных тоже есть фамильяры.

Существовал только один способ узнать это наверняка.

– Иди медленно, – наставлял Филиппа Мэтью. – Пальцы не сгибай. Вспомни, как ты вел себя с Бальтазаром.

Я всегда беспокоилась, когда Мэтью подпускал Филиппа к своему громадному норовистому жеребцу, однако сегодня я была благодарна мужу за эти уроки обращения с конем.

Наш сын поковылял туда, где стояли мы с грифоном. Одной рукой он держался за руку Мэтью, на ладошке другой лежало колечко сухого завтрака «Чирио». Бекка сидела между Сарой и Агатой, с интересом наблюдая за происходящим.

Грифон ворковал и кудахтал, подбадривая Филиппа. А может, просто клянчил лакомство.

В книгах по мифологии, собранных Филиппом-старшим, о кормлении грифонов и обращении с ними не говорилось ровным счетом ничего. Выяснять симпатии и антипатии этого существа нам предстояло методом проб и ошибок. До сих пор грифон довольствовался утиным мясом, большими порциями сухих завтраков и спорадической помощью Табиты. Когда, невзирая на перечисленный рацион, грифон испытывал приступ голода, Сарина кошка приносила ему мышь-полевку.

– Боже, какие у него крупные задние лапы, – сказал Маркус, разглядывая львиную половину грифона. – И могут стать еще крупнее, как и все тело.

Когда Филипп приблизился к грифону, тот возбужденно запрыгал, щелкая клювом и ударяя по полу хвостом.

– Сидеть. Стоять. Лежать. Умница.

Филипп с первых дней жизни привык к собакам и слышал всю чушь, какую взрослые говорят псам, пытаясь регламентировать их поведение. Приближаясь к грифону, он подавал команду за командой.

Грифон сел. Потом опустил голову между лапами и стал ждать.

– Диана, ты хотела доказательств, что грифон действительно принадлежит Филиппу. Они налицо, – сказала Сара.

Филипп протянул колечко «Чирио» грифону. Все взрослые в комнате затаили дыхание. Грифон внимательно разглядывал угощение.

– Ешь! – велел Филипп.

Грифон сел и взял колечко. Пока он глотал угощение, я пересчитывала пальчики на руке Филиппа, желая удостовериться, что их по-прежнему пять. К счастью, ни один не пострадал.

– Яй! – воскликнул Филипп, с большой гордостью и энтузиазмом обнимая грифона, чей клюв находился пугающе близко к ушку моего сына.

Я шагнула, собираясь нарушить эту идиллию.

– Диана, я бы не стала вмешиваться, – ненавязчиво посоветовала мне Сара. – Сейчас между ними происходит необыкновенное общение.

– Пип, а как ты назовешь своего друга? – спросила нашего сына Агата. – Большая Птица?

– По-моему, это имя уже занято, – со смехом возразил Маркус. – Может, назвать грифона Джорджем – в честь Джорджа Вашингтона? Он же наполовину орел.