во всю мощь, залезая под одежду и прихватывая своим северным дыханием кожу, поэтому часовой, стоящий на посту, позволил себе расслабиться. Часовые, к сожалению, не всегда стоят на посту так, как им поручено. А то и вовсе не стоят. Вот и сейчас, пренебрегая своими обязанностями, часовой сел, прислонился спиной к стене, какая ни есть, а всё же опора, и, укрывшись ею от сильного холодного ветра, прикрыл глаза. Утомление последних недель давало себя знать. Скоро часовой почувствовал, что засыпает. Он мечтал и дремал. А о чём может мечтать солдат на посту холодной ночью? О смене, уюте, тепле и выпивке, притом в какой угодно последовательности.

В это же самое время укрытый глухим ночным мраком рыцарь Аппелборн, пробравшись со своими людьми в город, сидел на холодном валуне и сам сейчас больше всего был похож на валун. Он замер, окаменел, как и его люди. Перед ними в кромешной тьме спал Юрьев, даже не подозревая об их присутствии. Лишь дымно, вспыхивая и угасая, чадили факелы, выхватывая из темноты то неподвижно застывшую фигуру часового, то угрожающе острое лезвие копья, беспечно прислонённое им к стене.

Осторожно, стараясь не производить шума, он подтянулся на локтях по шершавой каменной поверхности и, напрягая острое зрение, всматривался в действия часового.

— Пора, — наконец выдохнул рыцарь, мелко перекрестился и, не производя лишнего шума, вытащил из ножен узкий кинжал. Клинок выскользнул из ножен, и рыцарь накрыл его локтем, чтобы сталь не блеснула в темноте. Операция вступила в завершающую фазу.

Оторвавшись от валуна, Аппелборн сделал последний стремительный бросок вперёд к одному из стоящих на окраине зданий. Оно и было его главной целью. Попадись он сейчас на глаза человеку суеверному, тот бы мог поклясться на Святом Писании, что фигура меченосца сгустилась прямо из ночных теней. Оказавшись на месте, рыцарь подал знак своим людям, чтобы те действовали так же, как он сам.

Теперь дело осталось за малым. Аппелборн разжег огонь со стороны, неподвластной взгляду постового. Даже если бы тот открыл сейчас глаза, он не смог бы углядеть, чем занят немецкий рыцарь-диверсант. Много усилий Аппелборну прилагать не потребовалось. Огонь взялся быстро. Ветер был сильный и раздул пожар мгновенно. Пламя разгорелось, вздулось и полыхнуло красными языками. Только тут часовой открыл глаза и понял, что всё проспал. Как протёр глаза. Мать твою! Огонь!

Его истошный вопль вдребезги разбил ночную тишину, разносясь по всей округе. Но было уже поздно. От этого здания загорелось ещё несколько домов. Ветер дул в сторону центра города и весело гнал туда распоясавшийся огонь. Теперь уже вся стража, оставив свои посты, наперегонки бросилась унимать пламя, растаскивать крючьями горящие, просквоженные огнем клети, ломая окружные строения, чтоб не пустить его далее. Глаза как блюдца. Шум. Гам. Суета. Винные пары моментально испаряются.

Услышав вопль, крестоносцы убедились, что план их сработал и теперь героический князь, источник всех их бед, никуда от них не денется. Сейчас они занимались странным делом. Поджигали снесённый в огромную кучу хворост. Его набросали прямо против городских ворот, перекрывая им мост через ров. Для чего они это делали? Для того чтобы закрыть отважному князю последний выход из города, на тот случай, если он со своими бойцами предпримет попытку вырваться прямо по мосту, и дальше через лагерь меченосцев.

Огонь взметнулся до неба. Ловушка захлопнулась. Теперь через мост было не прорваться ни пешему, ни конному. Этот же самый огонь, что пресекал любую попытку бегства для князя и его дружины, послужил и сигналом к штурму Юрьева.

Тотчас же меченосцы, пилигримы, ливы и лытты начали переваливать через не защищаемую никем стену. Внезапность вновь сыграла свою роль. Боевое охранение ослабло, и те единицы, кто находился на стенах, не могли сдержать яростного напора врага. Ошеломительно быстрый прорыв в один миг изменил всю картину. Тевтоны наполнили город. И это был конец.

Когда к Вячко в комнату влетел в полной панике боец из числа оставленных им в боевом охранении и, ошалело таращась, прокричал: «Вставай князь! Пожар!» — у князя упало сердце. Он понял всё в один момент.

— Где?! — только и выдохнул Вячко, как ужаленный подскакивая с места. Он косо сорвался с постели. С улицы действительно ощутимо несло гарью и дымом. Ринулся к окну и застыл: в иссиня-чёрном небе плясали злые языки огня…

Злой, как цепной пёс, он схватил меч, с которым теперь не расставался никогда, и выскочил на улицу… Наспех одетая дружина сгрудилась вокруг, заглядывая князю в очи и ожидая приказа.

— За мной! — только крикнул он и понёсся вперёд, следом за ним, громко топая, бежала дружина. Но уже слишком поздно…

То, что он увидел, вышибло у него все мысли из головы, кроме одной. Беда!

Горело уже несколько домов, и было светло как днём. Огонь гудел низко и утробно, продвигаясь всё дальше вперёд. Кровли занимались что свечи. Но это было ещё полбеды, хуже всего было то, что от белых плащей рябило в глазах. Во всех переулках кишмя кишели паломники. Мелькали обнажённые лезвия. Тевтоны безудержно растекались во всех направлениях. Кровь лилась ручьями и, дымясь, растекалась по булыжным мостовым. От такого зрелища у кого хочешь голова кругом пойдёт.

Князь недолго созерцал эту суету, а сразу, как и подобает руководителю его ранга, начал раздавать указания, правда срываясь всё чаще на мат. Одним ударом раскроил череп кинувшегося ему наперерез крестоносца, лихо поведя плечом молодецким, и ринулся туда, где в нём нуждались больше всего.

Сейчас Вячко хотелось рвать и метать. В этот момент он вспомнил всех родственников магистра и епископа поименно… но делу это уже не помогло. Он чувствовал, как в душе закипела ярость, когда хочется убивать. В этот самый миг он готов был один выйти против всего вражеского войска. Встать в полный рост, взять в две руки верный меч, расставить ноги пошире, уперевшись ими покрепче в землю, сплюнуть, ощерившись зло, и гаркнуть во всю глотку:

— Ну, кто тут смелый, выходи!

В жилах текла несказанная мощь. Да. Он умрёт, но и сотни рыцарей вместе с ним встретят здесь свою смерть!

Собственно, так он и сделал, ничего другого уже не оставалось. Только принять смерть, как положено воину. Он встал в центре городской площади, сбросив с головы ненужный больше шлем и подняв над головой меч. Сейчас он был похож на древнего бога войны. Борода кудлатая, волосы развеваются по ветру, глаза мечут молнии. Дружинники сбились вокруг него в сердитую тучу. Враги окружили их. Прикрываясь щитами, наседали