И в самом деле, возле полицейского оцепления уже толпились зеваки. Коронер взял Крича под руку и отвел в сторонку, к самому краю причала, где на волнах качалась пустая гондола. Ее владелец, выловивший труп, заливал страх очередной порцией крепкого пива в кабаке.

– Как сам думаешь, – поинтересовался коронер, – это наш любитель рыжих? Только не рассказывай мне сказки о том, что такой ловкий ты упрятал его за железную дверь.

– Да, это он, – вынужден был признаться Крич. – Характер ран тот же самый… Ну если не учитывать горло. Раньше этого не было. Но в целом да, это его почерк.

– Откуда тогда дыба? – подал голос Пазум. – Раньше он без дыбы обходился.

– Верно, – согласился коронер, Крич тоже кивнул. – Что это, ребята? Кто-то из братьев-инквизиторов умом повредился или наш друг решил работу слегка изменить?

– Решил, ага, – фыркнул Крич, которому есть хотелось все больше и больше. – Кто его пустит-то к дыбе? А про инквизицию ты даже и не упоминай. А то быстро лично познакомишься.

Коронер пожал плечами. В это время из толпы зевак выступила страхолюдная бабища в пышном желтом платье мастерицы гильдии проституток и заголосила на всю округу:

– Мила, девонька! Да на кого ж ты нас оставила! Да какая же молоденькая! Куда же ты ушла от подруг да от дома! Кто же цветок твой сорвал да тебя загубил!

– Пойду-ка я про цветки послушаю, – сказал Крич и строго велел коронеру и Пазуму: – Дыбы – не было.

Те согласно кивнули.

Показав свой жетон, Крич отвел бабу в сторонку и поинтересовался именем. Та мигом предъявила желтый квиток лицензии на имя Тары Вильницы и спросила, какой же негодяй осмелился так поступить с ее новенькой, Милой Квиточек, два дня как приехавшей из деревни.

– Ты видела, кто ее забрал? – поинтересовался Крич. От провинциального выговора болтливой Вильницы у него уже начало шуметь в ушах.

– Еще бы не видела! – воскликнула та. – Пришел к нам вчера днем, как раз дождь начался. Спрашивает: есть ли невинные девицы с рыжими волосами? Я чуть не расхохоталась: надо же, малахольный какой-то, удумал в борделе невинность искать! А потом думаю: как же нет, когда Мила Квиточек только что приехала. И рыжая, и цветочек еще не сорванный. Извольте, господин, есть. Десять монет серебром. Мила вышла, он ее осмотрел, денег дал и Милу забрал.

– Змеедушец тебя дери, – буркнул Крич, – выглядел он как?

Вопрос поставил Вильницу в тупик. Та призадумалась, теребя в руках дешевый бумажный зонтик. Кричу пришло в голову, что если в самом деле удастся поймать любителя рыжих, то погоны начальника отдела ему гарантированы.

– Очень хорошо одет, – сказала, наконец, Вильница. – Сюртук дорогой, обувь… Сразу видно, что не в лавке куплено, а на заказ пошито. И деньги так легко достал, словно ему десять монет серебром – так, пустячок. На галстуке булавка с бриллиантом, настоящим. А физиономия у него, господин следователь, гадкая. Белесая.

– Белесая? – переспросил Крич. Сладкое видение погон начальника стало таять. – Блондин, что ли?

– Блондин, – кивнула Вильница и, не обинуясь, ковырнула в носу. – Глаза серые вроде и нос крючком. И губки свои тонкие поджал, будто плюнуть хочет. Знай бы я, дура-баба, что он такой губитель и изувер, разве бы я отпустила с ним Милу? Да я бы будочника позвала, чтоб его схватили поскорее!

Да уж, вздохнул Крич, отходя от Вильницы, поди попробуй найти этого блондина в Аальхарне! Да тут все белобрысые и носатые, классический северный типаж. Раз на то пошло, то и сам Крич был крючконосым блондином с легкой рыжинкой… Погоны стали недосягаемы окончательно.

– Ну что, видела она подозреваемого, – сказал Крич, подойдя к Пазуму и коронеру, которые глядели, как тело девушки убирают в фургон, чтобы увезти в морг. – Хорошо одетый сероглазый блондин. Богат. Бриллиантовая булавка.

Коронер скептически хмыкнул, а Пазум добавил:

– Да… ищи ветра в поле.

Вечером первую покойницу опознали по охранным ориентировкам на пропавших без вести. А утром Эмма Хурвин написала и отдала в печать большую статью под названием: «Хела Струк: первая жертва нового маниака?»

От революций выигрывают только дурные и пошлые натуры. Однако удалась ли революция или же потерпела поражение – ее жертвами всегда будут люди с большим сердцем.

Анхель Хостка. Письма

В памяти Нессы свадебный день остался мешаниной звуков, цветов и прикосновений. Спустя несколько часов после начала облачения она хотела лишь одного – чтобы все это закончилось поскорее.

– Вы прекрасны, ваше величество, – приговаривала одна из прислуживающих девушек, затягивая на спине Нессы плотный корсет так, словно хотела, чтобы она задохнулась.

– Очаровательно! – говорила другая, подавая платье – целую гору шелка и кружев, украшенных перьями и бриллиантами. Нессу долго укутывали в эту гору, крутили и вертели, что-то разглаживали, что-то подшивали и закрепляли – и когда Несса, наконец, увидела себя в зеркале, то подумала, что не имеет никакого отношения к этой прекрасной кукле с пленительным, но слишком бледным личиком. Губы куклы дрогнули, словно она пыталась улыбнуться и не могла.

– Великолепно, ваше величество!

– Вы прекрасны!

Потом за дело взялся парикмахер. Из пушистых каштановых волос Нессы он соорудил пышную высокую прическу, украсил ее лентами, белыми перьями экзотических южных птиц и нитями жемчуга. Затем из специального ларца была извлечена бриллиантовая диадема и осторожно закреплена в самом центре прически. На коронации ее торжественно снимут и заменят на золотой обруч аальхарнских государынь.

Несса смотрела в зеркало и была не в силах поверить тому, что это происходит с ней. С момента смерти Олега не прошло и года – и вот она снова надевает подвенечное платье. Как бы то ни было, но она предала память мужа, и ничем хорошим это не кончится.

Куафер и девушки закрепили в прическе легчайшую серебряную паутинку фаты, и процедура облачения была завершена. Лицо куклы в зеркале было невыносимо прекрасным и чужим, Несса смотрела и думала, что настоящая она не имеет никакого отношения к отражению. Настоящая Несса была где-то далеко: на плывущей сквозь космический холод глыбе камня рядом с мужем или в старом доме на Земле – словом, в любом другом месте, только не здесь.

Кукла в отражении просто делала то, что нужно.

В дверь деликатно постучали, и в комнате появился Артуро, как всегда подтянутый и сегодня подчеркнуто аккуратно одетый – в парадный камзол с орденскими планками, но при этом с такой тоскливой физиономией, будто у него скоропостижно умер кто-то из близких.

– Моя госпожа, – он согнулся в поклоне чуть ли не до пола, – вы прекрасны. Я пришел, чтобы сопроводить вас в храм.