Его рот доставлял ей настоящее блаженство, и у нее не было слов, чтобы описать свои ощущения, когда она почувствовала его горячее дыхание на своей шее, потом он коснулся губами чувствительных завитков и изгибов ушной раковины и нежно прикусил мочку уха. Эмма задохнулась от страсти, ловя губами воздух.

Джейми вновь прильнул к ее губам и принялся терзать их сладостной мукой. Его губы были требовательными и ненасытными, словно предупреждали Эмму, что он никогда не станет довольствоваться поцелуем руки дамы или невинным поцелуем, сорванным украдкой в алькове какого-нибудь бального зала.

Джейми Синклер не был джентльменом. Он был мужчиной.

Несмотря на то что его страстный поцелуй не знал пощады, рука Джейми была невероятно ласковой. Он положил ее на грудь Эммы поверх влажной ночной рубашки. Она очень хорошо поместилась в его широкой ладони, словно Бог создал ее как раз под его руку. Благоговейный вздох Джейми похоронил все страхи Эммы о том, что ее грудь может показаться маленькой по сравнению с пышной грудью Бриджид.

Эмма никогда не предполагала, что такие сильные руки могут быть такими нежными. Или такими ловкими. Джейми снова и снова ласково касался затвердевшей подушечкой большого пальца ее напряженного соска, и на нее обрушилась такая волна эмоций, каких она прежде не знала. Она застонала от наслаждения и свела бедра, чувствуя восхитительную пульсацию внутри. Его умелые ласки давали ей полное ощущение того, что он ласкал сразу все ее тело.

Приняв ее стон за приглашение, Джейми полностью накрыл ее своим телом. И хотя снег продолжал падать с неба за темным оконным стеклом спальни, сейчас уже невозможно было поверить, что Эмма когда-то мерзла или что она когда-нибудь будет снова мерзнуть. Вряд ли такое возможно, если есть Джейми, чтобы согреть ее, его язык, чтобы зажечь обжигающую искру желания в глубинах ее рта, и эти умные руки, чтобы превратить эту искру в живое пламя. Это пламя взметнулось до опасных высот, когда Джейми своим коленом раздвинул бедра Эммы и устроился между ними.

Он застонал, предупреждая, что если бы не мятые складки ночной рубашки и не намокшая кожа его бриджей, он был бы не просто сверху, он был бы внутри Эммы.

Джейми переплел свои пальцы с пальцами Эммы и мягко завел ей руки за голову. Удерживая на переплетенных руках верхнюю часть тела, он стал двигаться между ног Эммы в ритме, который был новым для нее, но таким же древним, как горы, которые их окружали. Огонь удовольствия вдруг вспыхнул с неистовой силой там, где его тело хотело соединиться с ее, охватив своим адским пламенем ее нежную плоть. Эмма выгнулась ему навстречу.

Она задрожала, находясь на грани чего-то пугающего и одновременно удивительного, и вдруг поняла, что делает это опять — подводит себя и свою семью к краху, только чтобы удовлетворить свои эгоистичные желания. Может, она действительно одна из тех женщин, о которых ее мать говорила с таким презрением: женщина, готовая пожертвовать всем, что благородно и прилично, и погубить себя ради нескольких украденных мгновений удовольствия под рукой мужчины… под мужским телом. Но даже в это мгновение Эмме не было стыдно. Она задыхалась от желания и не могла думать ни о чем другом. Странно, но именно отсутствие стыда, всепоглощающее ощущение правильности того, что происходит с ней сейчас, потрясло Эмму настолько, что она отвернула голову от его поцелуя.

Джейми немедленно замер, поднял голову и посмотрел на Эмму.

Больше всего Эмме хотелось сейчас завыть от разочарования, но она заставила себя посмотреть в настороженные глаза Джейми.

— Пожалуйста, это не то, что я хочу.

Прошептав эти слова, она знала, что у Джейми есть возможность доказать, что она лжет. При этом ему ничего особенного делать не надо, просто качнуть узкими бедрами.

Сурово застывший подбородок не мог скрыть мольбу в его глазах.

— Я могу кое-что сделать тебе, девочка. Могу сделать кое-что для тебя. Я могу доставить тебе удовольствие, не трогая твою невинность. Он никогда не узнает. Никто никогда не узнает.

Несмотря на собственную наивность, Эмма понимала, что он предлагает ей. Но еще она понимала, насколько дорого это обойдется им обоим.

— Он, может, и не узнает, — тихо сказала она, не скрывая ноток отчаяния в голосе. — Но я буду знать.

Джейми продолжал смотреть на Эмму, словно взвешивая ее слова. С переплетенными пальцами рук, с раскрытыми в распутной страсти бедрами она была его пленницей во всех смыслах этого слова. Она все еще чувствовала его горячий затвердевший символ мужского достоинства, прижавшийся к ее пульсирующей плоти. В его власти было прислушаться к ее просьбе… или отказать.

Джейми скатился с нее и одним резким движением встал на ноги, словно промедление могло заставить его передумать.

Эмма ошиблась. Она могла снова замерзнуть. Казалось, что снег, кружившийся за окном, падал прямо в комнате, принося с собой такой холод, что никакой огонь не мог ее согреть.

Джейми, не глядя на Эмму, поднял свою мокрую рубашку и накинул ее на широкие плечи. Фасон бриджей не давал возможности скрыть восставшую плоть. Джейми подошел к двери и распахнул ее.

— Ты идешь к ней?

Он замер в дверях, но не повернулся.

— Нет, мисс Марлоу. Я, иду принять ванну.

Эмма чувствовала, что ему ужасно хотелось хлопнуть дверью так, чтобы балки затрещали, но он с доскональной осторожностью тихо прикрыл ее за собой.

Когда стихли его чеканные шаги, Эмма упала на спину на смятое белье и уставилась в потолок, понимая, что не имела права задавать этот вопрос.

И еще меньше прав, чтобы почувствовать облегчение после его ответа.

На следующее утро Эмма вышла из дома и обнаружила, что чары, которые околдовали ее вчера, когда они только приехали, разрушились. Ночью почему-то вернулся дождь и смыл все следы снега и волшебства. Сейчас дождя уже не было, но над узкой горной долиной низко висели облака, отбрасывая на поляну задумчивые тени.

Эмма боялась, что после ухода Джейми всю ночь будет вертеться в постели, страдая от бессонницы, но от усталости, под влиянием виски и тепла целой кучи лоскутных одеял, которые высокой горкой лежали на кровати, она мгновенно провалилась в сон. Проснувшись, на спинке кровати Эмма обнаружила простое, но крепкое платье из мериносовой шерсти и пару толстых чулок с рисунком в клетку. Злорадно надеясь, что эти чулки не принадлежат Бриджид, прежде чем спуститься вниз, она оделась и натянула башмаки Бона. Внизу никого не было, кроме старой охотничьей собаки, поэтому Эмма сама отрезала кусок теплого свежеиспеченного хлеба, намазала его маслом и побрела на улицу, потихоньку откусывая украденный трофей.

Хотя несколько человек из команды Джейми уже выводили своих лошадей на грязный двор, готовя их к отъезду, самого Синклера нигде не было видно. Ей не давал покоя вопрос: не пожалел ли Джейми о своем опрометчивом обещании, которое дал ей? Если он даже сейчас все еще спит где-нибудь на уютном сеновале в объятиях обнаженной Бриджид.