Маша покинула его машину, набросила на голову яркий шарф, подняла воротник пальто и быстрым шагом пошла прочь. Перед тем как скрыться за калиткой, она обернулась и помахала ему, изящно шевельнув пальчиками. Вениамин моргнул ей фарами.

Калитка за ней закрылась. Он завел машину…

Горелов уже час сидел за своим рабочим столом, читал отчет, присланный ему по факсу из соседнего отдела, и боялся поверить своим глазам. Вернее, ему бы и хотелось, быть может, поверить, да ведь не позволят же!

Пошлют, зашлют, наклепают!

То есть: пошлют – куда подальше, обматерят то бишь. Зашлют – в какую-нибудь командировку, туда, где потеплее и дела погорячее. Наклепают – выговоров, и еще – заклеймят его навеки каким-нибудь идиотским прозвищем. А то и вовсе предложат уволиться. Как удобно – при готовящемся-то сокращении штатов!

Что еще могут с ним сделать, пойди он сейчас с отчетом к Сизых?

Да, пожалуй, этого более чем достаточно, чтобы из-за женщины, которая его предала и бросила, а потом еще и померла бесславной грязной смертью, лишиться всех своих регалий, уважения и доверия начальства!

Но смолчать он тоже не в силах. Поэтому Горелов сгреб бумаги в кучу, кое-как запихнул их в папку и двинул к начальству.

Когда он вышел в коридор, позвонила Юлька. Какая настойчивая девушка! В тот день, когда узнал о смерти Риты, ему еле удалось выпроводить ее. И душой-то кривить нечего – не только ее в том была вина. Он и сам размяк.

– Алле, приветики! – пропела девушка простуженным голоском. – А я заболела.

– Очень жаль, – суховато ответил он, поздоровавшись. – Я вообще-то сейчас на работе, Зая, а ты меня отвлекаешь.

– Ты все время на работе, – заметила она весьма резонно. – Что же, ты теперь, при таком стечении обстоятельств, из списка живых людей тебя потребуешь вычеркнуть?

Ритка вычеркнула, тут же подумал Горелов. Устала вечно его ждать – и вычеркнула. Он занес одно очко в актив Юльки.

– Нет, вычеркивать меня не нужно, – быстро ответил он.

Юлька была славной и очень горячей, менять ее на очередных Лапуней и Заек он пока что не хотел. Он хоть и не называл ее по имени, но в одну шеренгу с ними не ставил. Она прочно отвоевала позиции на два шага впереди этого строя «рядовых».

– Вычеркивать не нужно, – повторил Горелов и остановился перед дверью кабинета начальника. – Когда выздоровеешь, позвонишь?

– А навестить меня ты не хочешь? – Болезненный сип из ее простуженного горлышка испарился, слова она произносила мягкие, славные, удивительным образом размягчавшие его душу. – …А, милый? Может, заедешь ко мне?

– Может, и заеду, – согласился он неожиданно для себя самого, хотя не раз зарекался – не любить никого на чужой территории. – Привезу тебе апельсины и яблоки.

– Не люблю яблоки, – заявила она капризно. – Люблю груши!

– Значит, груши…

Сизых пил чай. Он любил его заваривать сам, любил им угощать сотрудников, любил порассуждать о пользе как самого чая, так и о пользе церемонии чаепития.

Все, кто любил товарища Сизых – а таких насчитывалось в отделе немало, – всегда несли ему в подарок какую-нибудь диковинную упаковку чая. Он принимал дар с благодарностью, пробовал, а потом либо хвалил чаёк, либо разносил в пух и прах отъявленных мерзавцев, подделывающих известные бренды.

Сегодня Сизых пребывал в благодушном настроении, стало быть, чай ему вручили отменный. На тарелке рядом с чайником горкой лежали ватрушки. Это – уже из дома. Сизых никаких кулинарий и булочных не выносил на дух, считая, что бабе дома и так делать нечего, пусть и похлопочет.

– О, Иннокентий, входи, входи, чайком тебя побалую. Ребята привезли из Питера. Упаковочка-то невзрачная какая. Ты глянь, глянь – как в Союзе, бывало, «тридцать шестой» наш! А хорош чай, ну до того хорош! Ватрушечки еще есть. Входи, входи, Горелов, не топчись у порога.

Он прошел, положил на стол папку с торчавшими из нее бумагами. Пододвинул к себе блюдце с чашкой, взял ватрушку. Есть ему не хотелось, пить чай – тоже. Но еще и не хотелось портить человеку церемонию.

– Почему ты такой хмурый? – прищурился Сизых, подливая кипяток в свою чашку. – Случилось что-то?

– И да и нет. Не знаю!

Горелов впился зубами в ватрушку, как в спасательный круг, принялся размешивать в чашке сахар, загремел ложкой о тарелку. Смотреть на Валерия Ивановича ему не хотелось. Хотел оттянуть неприятный момент как можно дольше.

Не вышло.

– А-а-а, понятно, – ворчливо отозвался начальник. – Ответ на твой запрос пришел, так?

– Так.

Спрашивать, откуда начальнику известно про запрос, нужды не было. Сизых знал все и обо всем. Всегда.

– И что же?

– Дело – дрянь, Валерий Иванович, – обреченно выдохнул Горелов, отложил истерзанную половинку ватрушки – не лезло ничего ему в горло, – отодвинул чашку. – Машина, которую видели и чьи номера запомнили соседи Анастасии, принадлежит охранному предприятию.

– Да ну! – Сизых тоже оторвался от своей чашки. – Что за охранное предприятие?

– Нормальное предприятие, в принципе. Никогда ничего о них не слышали плохого. Вроде и в криминале они не засветились, но…

– Ты договаривай, Горелов, договаривай. Что это я из тебя по одному слова тяну, как из красной девки – признание!

– С некоторых пор это охранное предприятие уже почти полностью перешло в ведомство Холодова. То есть я хотел сказать, что они почти всем своим составом оказывают услуги его бизнесу.

– Оп-па! Вот это номер… Холодов, если я не ошибаюсь, – это муж той наркоманки, которая когда-то имела несчастье бросить тебя, так?

– Так точно! – Горелов полез из-за стола, чтобы встать перед начальством навытяжку, как положено.

– Сиди уж! – Сизых махнул в его сторону рукой, подпер полную щеку кулаком, задумчиво взглянул на Горелова. – И до чего же ты, друг мой, додумался в этой связи?

– Не думал я пока что об этом, Валерий Иванович, – честно признался Горелов.

Он и правда боялся рассуждать на эту тему. Просто сидел, раздумывая, как доложить об этом шефу.

– А хочешь, я сам за тебя подумаю? Ну, хочешь?

– Так точно, – с кислой улыбкой кивнул Иннокентий.

– Итак, что мы с тобой имеем, Горелов? – Сизых вдруг с грохотом сдвинул локтем все, что стояло на столе, к самому краю. Уложил руки перед собою на столе, крепко сжал кулак и уставился на них. – А поиметь мы с тобой, Горелов, можем кучу проблем. Ты об этом догадываешься и сам, верно?

Горелов неопределенно покрутил шеей.

– Молодец, что догадываешься. Ведь если мы сейчас с тобой возьмем на веру слова двух соседей помершей от передозировки наркоманки, то что у нас получится? Соседи-то, к слову, и сами не лучше! Итак… У нас получится, что на тот момент, когда Захаров Алексей Сергеевич покинул квартиру погибшей, она была еще жива и здорова. Правильно? Правильно. Значит, он ни при чем? Опять правильно. А кто – при чем? Если девки не сами себя укокошили по дури этой дурью… – Сизых вдруг тоненько хихикнул. – О как я стал говорить! Почти стихами!.. Так вот, если они – не сами, значит, им помогли. А кто им помог? А тот, кто вошел в квартиру, когда Захаров ее уже покинул. А кто мог войти? Тот, кто прикатил на «Чероки». Поставил ее где-то в тенечке и тихонько вошел в подъезд, как он подумал, не замеченный никем. Правильно я говорю? Снова правильно! А кто же прикатил-то, получается? А прикатил тот, чья машинка. А машинка принадлежит охранному предприятию! А предприятие-то оказывает услуги бизнесу господина Холодова. А кто у нас господин Холодов, кроме того, что он – влиятельный и богатый хрен? А он у нас – муж той самой дурехи, которую потом нашли голой вместе с ее подругой в койке и с иглой в вене. О как я подумал за тебя, Горелов! Правильно? Правильно! Почему молчишь?