– Ну а сбежал зачем?

– Вот на днях собирался зайти к вам. Ты занят был, Кузьма, а я обременять не люблю… И потом, странные вещи у вас тут творятся. Я решил в стороне побыть, пока не увижу, что да как.

– Полностью с тобой согласен, друг! – Кузьма задумчиво посмотрел на море. – Про «странные вещи». Уезжал я из одного места, а вернулся в другое. Как будто все с ума за это время сошли!

– У меня было похожее, – поразмыслив, сказал Стрельцов.

– А что там, в Москве, так же? – всё ещё мрачно, но со слабой надеждой уточнил Кузьма.

– Так же, как здесь? Нет, я больших перемен не заметил, но это-то и странно. Думал, что-то переменится. А ощущение, будто не уезжал. Слушай, мне кажется, я знаю, почему ты бесишься.

– Да? Ну и? Может, ты своими умными московскими словами это произнесёшь.

– Меня ведь тоже страшно бесит: мне кажется, мы за них всех пошли туда. Они все тоже хотели войны. Не сопротивлялись ей. Они рады были: пели о ней по телеку и в интернете, а мы, горстка наёмников, понесли за них. Нас было совсем мало, но за каждым стояло по тысяче гражданских. А теперь – кого ни спроси, они и не в курсе, что там была и есть война. Будто это на другой планете, а не по соседству! А разгадка простая: по радио и ящику передавать перестали!

– Так и есть, – подумав немного, согласился Кузьма.

Мужчины помолчали.

– Ты мне про пса своего рассказывал. И где он? Я приехал и на него посмотреть тоже.

– А правда, где же Борян, – Кузьма свистнул. Борька вынюхивал что-то на берегу в отдалении и сразу прибежал с радостным лаем, виляя хвостом.

Он стал обнюхивать Стрельцова. Несмотря на то, что прошло много времени и что даже сегодня мужчина дважды заходил в воду, пёс учуял в его запахе густую примесь смерти. Он попробовал было лизать его руки, но тщетно: смерть очень глубоко въелась в кожу, стала его частицей, записалась в его запах на много будущих лет. Помочь ему было вне пёсьих сил…

– Какой красавец!

– А то! Единственный, кто меня любит, не то что эти…

– Прости, Боря, не познакомимся с тобой как следует. Уезжаю сейчас.

– Прямо сейчас? – удивился Кузьма.

– Да. Переоденусь и поеду. Нечего мне тут делать.

– Нарассказывали тебе про меня, да? – Кузьма грустно усмехнулся. – Останься, Профессор. Я решил закончить, больше ничего делать не стану. Коли не нужен им порядок, так и к чёрту. Уговорили! Живите в говне и разврате, я не против. Буду стареть спокойно, уж спасибо Министерству – пенсия хорошая.

– Ну да.

– Останься, – Кузьма беззлобно посмотрел Стрельцову прямо в глаза. – Старое наше с тобой в прошлом. Я думаю, ты из-за него ко мне ехал. Так вот знай. Мне приятно будет, если ты моим гостем побудешь. Ты тоже был верным, когда был там…

– Спасибо, конечно… Кстати, рано тебе стареть-то, Кузьма. Тебе лет-то всего ничего. Сколько тебе, сорок?

– Верно. Но хорошего я им сделать не могу, а плохое боюсь.

– Боишься? – на этот раз Стрельцов действительно удивился, потому что никогда не слышал от командира признаний в каких-либо страхах. Он даже подсел к нему ближе на камень. Солнце изрядно пригревало, духота усиливалась.

– Оказывается, да, – Кузьма стал задумчиво водить по спине Борьки, улёгшегося между людьми. – Сам не знал. Боюсь потерять их. Они против меня. Я их любить пытаюсь, а они… К чёрту, Борян, да? Ты меня любишь, и ладно.

Борька весело гавкнул, пытаясь поймать языком ладонь Кузьмы.

– Я их буду любить, даже хоть они и против меня. Пусть творят что хотят.

– Очень по-христиански, – с улыбкой заметил Стрельцов.

– Останься у меня, Профессор, поживи. Я тебя не трону, у тебя моё слово – отдохнёшь, будешь купаться.

– Заманчиво. И что же, свою компанию ты просто распустишь и больше не будешь устраивать тут свои дела?

– А о чём они тебе нарассказывали?

– Ну так, по мелочи вы безобразничали, – Стрельцов улыбнулся. Ему действительно казалось это несколько комичным, и лишь ему в ответ на лёгкую насмешку улыбнулся Кузьма.

– Да, пробовал я что-то совершить важное для дома, но… Раз им не надо, то мне и подавно.

– Ты про кого это всё повторяешь?

– Им, Полинке и Петровичу. И Борьке даже, – с настоящей горечью добавил Кузьма и закрыл глаза на несколько секунд. Солнце вылезло из-за дымки и слепило, наполняя волны, отражаясь от камней.

Борька опять залаял.

– Что, надо, Борька? Надо Борьке порядка? – Кузьма засмеялся, потрепав его как следует. Пёс счастливо лаял.

– Какая встреча, – мрачно сказала Марина. – Вижу, он всё такой же.

Она уселась на камне четвёртой, прямо за спиной Кузьмы. Тот развалился полусидя и почти касался её. Стрельцов ждал, что вот-вот командир обернётся и обомлеет. Но время шло, Кузьма всё щурился на воду и не чувствовал присутствия призрака. Стрельцов стал терять терпение и уже стал кивать Марине, чтобы она показала себя.

– Ладно, пойду, надо Борьку покормить. Никто же о нём не заботился, пока я не приехал, – объявил Кузьма, ударяя себя по коленям и поднимаясь. – Один он у меня есть на белом свете, если так подумать.

– А дочка? Ты точно в порядке, командир? Может, я могу что-нибудь сделать?

– Дочка… Ради неё вроде как затевалось, а теперь… Я очень разочарован во всём, что произошло. Очень. Но я рад видеть тебя, Профессор. Тебя я всегда рад видеть – молодец, что приехал. Зря шкерился так долго.

Кузьма побрёл по камням в сторону тропы на подъём. Утёсы здесь были крутые и высокие, прямо из них, впившись жилистыми корнями, прорастали пицундские сосны, чью тяжесть время клонило к воде. Стрельцов крикнул вдогонку:

– А что насчёт укров, командир?!

– А что с ними? – удивился тот, оборачиваясь.

– Он меня не увидит, дурачок, – едко сообщила Марина.

– За тобой не охотятся? Не замечал ты тут слежки?

– Здесь? Да кому я тут нужен? Фронт далеко.

– Ну, расскажешь ему? – усмехнулась Марина. – Благородный друг.

Стрельцов продолжил покачиваться на ветру, последние солёные капли высыхали на нём, пока Кузьма ждал ответа. Так и не дождавшись, он развернулся и пошёл своей дорогой, бросив напоследок:

– В Краю безопасно, приходи к нам. У меня в доме всегда для тебя место есть! Борька, ко мне!

Когда Кузьма ушёл, Марина воскликнула:

– Не доверяй ему. Ты же понимаешь, что он всё помнит либо может вспомнить в любой момент!

– Он же обещал: простил, прошлое позабыто, зла не держит, – усмехаясь, пробормотал Стрельцов.

– Он не сказал, что простил.