Словно прочитав его мысли, Надя откликнулась:

– Давай-ка свернем туда… – она показала на темнуюстену Иезуитского парка, распахнутые высокие ворота. – По аллеям можновыйти к Кайзерштрассе, там легко остановить извозчика. Испугался?

– Да не особенно, – сказал Сабинин, подавая ейруку. – Вряд ли нам с тобой грозили какие-то особенно жуткие кары, а?

– Ну, конечно. Однако приятного все же мало –полночи проторчать в комиссариате, стать героями протокола, нотациивыслушивать… Не беспокойся, тот шпик тебя вряд ли узнает. Было темно…

– Я и не беспокоюсь, – сказал Сабинин. – Ктоя для него – так, случайная фигура в пиджаке… Ч-черт…

– Что такое?

– Котелок оставил на столе, не догадался забрать. Ну,ничего, у меня нет привычки ставить имя на подкладке. Вот только завтрапридется новый покупать. Да, а сумочка?

– Вот сумочка, – безмятежно сказала Надя. – Уменя побольше опыта в неожиданном бегстве, я ее на всякий случай на коленяхдержала… Тебя не смущает, что мы как-то незаметно перешли на «ты», черныйгусар?

– Ничуть, – сказал Сабинин искренне.

Они не спеша шли по аллее, обсаженной теми же липами.Хваленый немецкий порядок здесь чувствовался во всем – скамейки расставлены,как солдаты на плацу, мусорные урны, такое впечатление, вымыты снаружи с мылом,нигде и намека на мусор, ни клочка бумаги, ни окурочка. Только огромная белаялуна, разумеется, не подчинялась предписаниям здешней ратуши – она сияла вбезоблачном небе, и черные, четкие тени от деревьев и кустов, от скал сискусственными гротами беззастенчиво нарушали пресловутую немецкую гармонию своимиразнообразными, причудливыми очертаниями, то и дело ложившимися поперек аллеи.

– Иллюстрация к цыганскому романсу, – сообщилаНадя. – А ночь, а ночь такая лунная… Почему ты не пробуешь за мнойух-лес-ты-вать, черный гусар?

– А что, у меня есть шансы?

– Бог ты мой, ты прямо как немец… Шансы калькулируешь?

– Хочешь правду? – сказал Сабинин, оборачиваясь кней. – Я перед тобой робею… как перед всем непонятным. Чуточку…

– Не самый лучший способ завоевать мое сердце, –дразнящим тоном сообщила Надя. – Робости терпеть не могу, особенно вмужчинах, особенно в тех делах, что принято именовать амурными… Зато обожаюбезумства – легкие, откровенные… Между прочим, мне отчего-то нестерпимозахотелось шампанского.

– Увы…

– Подожди сокрушаться. Тут поблизости есть летнийпавильончик, где господам гуляющим продают не только содовую и мороженое, но ишампанское. Причем все запасы с чисто немецкой аккуратностью не увозят снаступлением ночи на склад, а запирают там же, в павильоне. Замок, по моимнаблюдениям, хлипок, как нынешний российский самодержец…

– Ты серьезно?

– Совершенно. Пошли, покажу дорогу. Конечно, тут ходятночью какие-то сторожа, но их мало и они поголовно старенькие. Ты идешь?

– Надя…

– И слушать не хочу! – притопнула онаножкой. – Либо исполняешь прихоть дамы, либо расстаемся… Решай.

«Однако же ситуация… – вздохнул про себяСабинин. – Вот так угораздило…»

– Идем, – сказал он решительно. – Это,конечно, полное сумасшествие, но я тоже способен на безумства…

Минут через пять они вышли к павильону, чистенькому дощатомустроению, возведенному в стиле мавританского храма. В лунном свете он выглядел,пожалуй, гораздо романтичнее, нежели днем. Сабинин прислушался. Вокруг царилапокойная ночная тишина, лишь где-то вдалеке слышался стук колесприпозднившегося экипажа.

– И что теперь? – спросил он, остановившись натеррасе меж пустыми столиками, выглядевшими сейчас сиротливо, нелепо.

– Вон та дверь, – показала Надя. – У тебяесть с собой перочинный ножик?

– Ага.

– Отлично. Покажи, на что способны черные гусары…

Она подняла руку и непринужденно опустила с плеча узенькуюбретельку платья. Сабинин невольно шагнул к ней.

– Нет, ты меня не так понял… – смешливо отозваласьона. – Это на случай, если все же появится сторож. Молодая парочка, платьедамы уже в некотором беспорядке… Если я свистну, бросай все, выскакивай ко мнеи без всяких церемоний хватай в объятия. Право слово, выкрутимся легко…

Сабинин осмотрел дверь, пощупал замок – не столь уж ихлипкий, как обещано, но и не русский амбарный. Подумав и прикинув, он открыл всвоем перочинном ножике тот инструмент, что именуется устройством длявыковыривания камешков из лошадиных копыт, примерился, подцепил одну из петель,на коих висел замок, поднажал…

Вскоре дело пошло на лад. Он выдернул петлю, тихонечкоприкрыл дверь и скользнул в помещение, наполовину освещенное серебристым луннымсиянием, наполовину тонувшее во мраке. Дождался, когда глаза привыкнут ктемноте, уверенно обогнул штабелек небольших ящиков и распахнул дверцы ледника.

Через пару минут он появился на террасе с добычей – паройбутылок шампанского. Карманы пиджака оттопыривались от двух мельхиоровыхвазочек, в каких подают мороженое, нескольких плиток шоколада и яблок.Удивительное дело, но эта операция доставила ему некое извращенноеудовольствие: оттого, что снаружи его ждала очаровательная женщина, передкоторой никак нельзя было ударить в грязь лицом, оттого, что это происходилословно бы во сне, посреди мрака, лунного света и безлюдья, он скользил там,внутри, как призрак, ощущая во всем теле удивительную легкость, а в голове –хмельное воодушевление.

Поставив бутылки рядом, старательно затолкал гвозди наместо. Теперь замок выглядел столь же солидно и невинно, как до наглогонадругательства над ним.

Надя, вернув бретельку на место, шагнула к нему,приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку – мимолетно, но крепко:

– Приз победителю… Ты был великолепен. Пойдем, тут естьнеподалеку уютная беседка…

Подхватив бутылки, Сабинин пошел за ней, цинично прикинув,что теперь-то нет смысла опасаться сторожей или полиции, – кто докажет,что шампанское и прочее злодейски похищены ими в павильоне, а не принесены ссобой? Эксцентричная парочка решила устроить ночное рандеву на лоне природы,англичане на пари откалывают номера и похлеще… Благо на вазочках, как он успелрассмотреть, нет никаких особых меток, указывавших бы на их принадлежностьпавильону… Тут австрияки дали промашку со всем их орднунгом. Видимо, все дело втом, что у павильона нет никакого названия, иначе педантичные немцы непременновыгравировали бы его на всяком предмете утвари, как они поступают с корабельнойи ресторанной посудой.

– Вот здесь, – показала Надя. – Неплохоеместечко, правда?

Сабинин кивнул. Отсюда и в самом деле открывался прекрасныйвид на изрядный кусок парка, беседка располагалась на склоне одного из холмов.Залитые лунным светом густые кроны деревьев казались сплошной поверхностью изтронутой патиной меди, диковинным изделием неведомых мастеров.