Минут через двадцать вышла Вероника.

– Ну что? – в один голос спросили я и Краюшкин. – Кто там? Софья Андреевна?

– Да, это она. Ее доставили в больницу два часа назад. Черепно-мозговая травма. Удар пришелся сзади по затылку. Крови не много, но сознание она потеряла. «Скорую помощь» вызвали случайные прохожие. Когда ее привезли сюда, она очнулась, но ничего вразумительного сказать не смогла. Сидела в каком-то скверике на лавочке. Кто подошел сзади, она не видела. Пыталась вспомнить название гостиницы – не вышло. В сумке электронного ключа не оказалось. Деньги в кошельке были, но все или не все, пострадавшая затруднялась ответить.

– Деньги – не проблема, – тут же откликнулся Леопольд Иванович. – Сейчас с ней можно поговорить?

– Нет. Ей сделали операцию.

– Операцию?! – Краюшкин побледнел.

– Не волнуйтесь. Ей только зашили кожу на голове и дали снотворного, чтобы она поспала.

– А когда она проснется?

– Этого я вам сказать не могу, – пожала плечами Вероника. – Может через два часа, а может и через шесть.

– Тогда поехали в гостиницу, – предложила я. – Не сидеть же здесь?

– Нет, я останусь, – решительно заявил Краюшкин и сел в кресло, выставленное для посетителей. – Я хочу ее видеть.

– Леопольд Иванович, но вас могут к ней не пропустить.

– Меня? – возмутился он. – Не было случая, когда бы меня не пускали туда, куда я хотел бы пройти!

– Леопольд Иванович, верю, но вы не дома, – напомнила я. – Будете слишком рьяно настаивать, чтобы вас пропустили, заберут в полицию.

– А я все равно буду, – рявкнул он.

«Должно быть, хмель не полностью выветрился из его головы», – покачала я головой.

– Вероника, могла бы ты попросить доктора пропустить Леопольда Ивановича к Софье Андреевне, когда она проснется? Он ведь все равно к ней прорвется.

– Хорошо, – сказала Вероника и вновь скрылась за стеклянной дверью.

– А вы, Леопольд Иванович, обещайте мне, что не будете здесь качать свои права, – попросила я Краюшкина.

– Ладно, посмотрим, – буркнул он.

Степа не спала, она даже в постель не ложилась, дожидаясь меня.

– Нашли Софью Андреевну? – спросила она, как только я переступила порог. – Та женщина в больнице – она?

– Она, – выдохнула я и коротко рассказала, что нам удалось узнать. В конце я спросила: – Ну почему она не взяла такси и не поехала в гостиницу? Что она хотела доказать Краюшкину? Зачем уселась в одиночестве на лавке? Воры что в России, что в Италии одинаковые. Пустынная лавка, одинокая женщина… – прогноз не утешительный.

– Ты думаешь это несчастный случай? Стечение обстоятельств? – удивленно спросила Степа. – Марина, ты забываешь, что в номере Софьи Андреевны побывали гости. Обычный вор был бы рад деньгам, находящимся в сумочке, он бы не стал рисковать и соваться в гостиницу. Тут все наоборот: сумка на месте, деньги тоже. Пропал электронный ключ от номера.

– А ведь ты права, – согласилась я с рассуждениями Степы. – Софья Андреевна не случайная жертва, ее специально тюкнули по голове. Кто-то знал, что в ее номере в это время никого не будет. Софья Андреевна на лавке «отдыхает», пьяный Леопольд в карты режется. Степа, я ничего не понимаю. Сначала Лику, потом на Софью Андреевну покушались. Ладно, Лика – сварливая дама, за два дня всем успела насолить, но Софья Андреевна? Мы потому и начали подозревать Антошкину, что Лика цеплялась к ее мужу. Но чем Валентине пришлась не ко двору Софья Андреевна? Ничего не понимаю. У нас в группе маньяк?

– Который охотится за Ивановыми, – криво улыбнулась Степа.

– Как я забыла, что Софья Андреевна тоже Иванова? – вспомнила я.

Я не успела ухватиться за мысль. Помешал жуткий грохот. В номер рвалась Алина.

– Я все знаю! – с порога бросила она. – Мне Вероника рассказала. Что думаете? Все та же Антошкина?

– Уже не знаем. Вернее не видим мотива, – печально вздохнула я.

– Вот именно! Какой смысл Антошкиной бить по голове Софью Андреевну?! Это сделал Краюшкин!

– Вот как? Ветер переменился, и опять преступник у нас Леопольд Краюшкин?

– Да! Я всю дорогу, пока спускалась по лестнице, думала. – «Недолго же ты думала. Ты живешь этажом выше. Получается, от силы думала ты минуты три», – промелькнуло у меня в голове. – И пришла к выводу, – после недолгой паузы продолжила Алина. – Это мог сделать только Краюшкин! Как зека не люби, а он все равно на прокурора зло смотрит! Софья Андреевна – прокурор. Краюшкин – дважды судимый. Неужели вы могли поверить в искренность их чувств?! Наивные вы, – покачала головой Алина, как будто еще вчера она думала иначе. – Кстати, зря вы Краюшкина оставили в больнице. Он ее там добьет.

– Алина, у Леопольда алиби. Он был в казино – это, во-первых. А во-вторых, видела бы ты, как он плакал.

– Во-первых, Москва слезам не верит. Я вам сейчас такую истерику закачу, скажу, что ближе Софьи Андреевны у меня нет. Вы мне поверите? – спросила Алина.

– В твоих театральных способностях никто не сомневается.

– То-то же! А, во-вторых, его алиби никем не подтверждено. Кто видел Краюшкина в казино?

– Здесь ты права, его алиби нуждается в проверке.

– А еще надо позвонить Воронкову, – задумчиво изрекла Степа.

– Ему-то звонить зачем? – удивилась Алина.

– Мне кажется, так будет правильно. Если Софья Андреевна прокурор, и на нее идет охота, то надо через Воронкова выяснить, есть ли в группе человек, которому она перешла дорогу.

– Краюшкину! – воскликнула Алина. – К гадалке не ходи! Для чего он, думаете, такой спектакль устроил?

– Не знаю, не знаю… – покачала головой Степа.

– Хорошо, я позвоню, – глядя на нее, сказала я. – Вот только не рано?

– В половину восьмого утра?

– Надо же, как быстро время промчалось, – удивилась я, взяла мобильную трубку и стала набирать номер Воронкова.

Сколько раз ловила себя на мысли, что как только слышу его строгий, вечно всем недовольный голос, сразу теряюсь, становлюсь косноязычной и не могу толково объяснить, зачем звоню.

И я, наверное, не исключение: за долгие годы существования государственной системы у населения выработался страх перед правоохранительными органами. Прав ты или не прав, а надежней будет с милицией лишний раз не пересекаться. Даже ребенок прекращает плакать, когда ему грозят милиционером. «Если ты не перестанешь реветь, я позову дядю милиционера, и он тебя заберет в милицию», – говорит мать, и слезы со щек малыша мгновенно испаряются. Но ребенок лишь интуитивно догадывается, что с милицией шутки плохи, а взрослый же может привести кипу примеров, когда свидетель становился подозреваемым «номер один».