На следующий день торжественная процессия вступила в город: пятьдесят викингов в длинных траурных одеяниях несли к собору гроб с телом своего покойного вождя. Большая часть горожан присоединилась к шествию. Навстречу им вышел епископ в окружении монахов и священников с зажженными свечами в руках. Он окропил гроб святой водой и впустил процессию в храм.

Но как только он приступил к заупокойной службе, призвав прихожан с надеждой ожидать дня воскресения, Хастейн восстал из гроба, живой и здоровый. Он пронзил епископа мечом, а остальные викинги выхватили спрятанное под плащами оружие. Несколько человек бросились к двери и заложили ее засовом, а остальные устроили в храме кровавую бойню.

В то же самое время – вероятно, по сигналу соборного колокола – Бьёрн Железнобокий провел остальных викингов в город, и те рассыпались по улицам в поисках поживы. Грабежи продолжались целый день. Захваченное добро грузили на корабли, горожан безжалостно истребляли, щадя лишь молодых, которых можно было продать в рабство. Наконец, наступил вечер, и Хастейн приказал отступить. Викинги подожгли разоренный город и отплыли прочь[105]. Еще два года они бороздили Средиземное море, нападая и грабя то Африканское, то Европейское побережье. По слухам, они попытались даже разграбить Александрию Египетскую, но не сумели взять ее ни силой, ни хитростью.

К 861 году Хастейн и Бьёрн решили, что с них довольно скитаний и пора возвращаться домой. Но на подходе к Гибралтарскому проливу их поджидал мавританский флот. Мавры были новичками в мореплавании: то был их первый флот, построенный с единственной целью – перехватить викингов. Норманнские суда превосходили их и скоростью, и маневренностью, да и правили ими опытные моряки. Не сомневаясь в победе, Хастейн повел свои корабли на сближение и в атаку.

Но тут викингов ожидал неприятный сюрприз: мавры захватили с собой переносные огнеметы. Как только первая линия драккаров приблизилась на расстояние выстрела, на них обрушился ливень горящего масла. Просмоленные деревянные палубы мгновенно вспыхнули, и боевое построение распалось. В итоге из шестидесяти кораблей Хастейна войти в пролив и ускользнуть от противника смогли только двадцать: остальные погибли.

И Хастейн, и Бьёрн уцелели, но этот эпизод изрядно испортил удовольствие от богатого на добычу похода. Чтобы возместить потери, они решили разграбить несколько городов на Северном побережье Испании. На этот раз их целью стала Памплона – столица маленького христианского королевства Наварра. Во время набега викингов король Наварры, Санчо Гарсес, оказался в городе и был захвачен в плен. Получив за него выкуп – круглую сумму в семьдесят тысяч золотых монет, – викинги почувствовали себя отомщенными и, наконец, вернулись на Луару.

Здесь два предводителя расстались: Бьёрн отправился в Скандинавию, где и прожил остаток своих лет в довольстве и славе, как знаменитый морской король. Хастейн же снова взялся за старое: он принялся разорять долину Луары и добиваться откупных от короля франков, Карла Лысого. В 885 году он принял участие в осаде Парижа, а когда та обернулась неудачей, пересек Ла-Манш и вторгся в Англию (к тому времени ему было уже под шестьдесят).

Однако Уэссекс был уже не такой легкой добычей, как когда-то. Потратив пять лет на почти что бесплодные набеги, Хастейн навсегда исчез со страниц истории. Впрочем, за сорок лет грабежей и бесчинств он сделал поистине блистательную – для викинга – карьеру, превратившись в одного из самых грозных людей своей времени. Во времена, когда путешествия и сообщение между странами были делом весьма нелегким, Хастейн добился того, чтобы имя его внушало страх повсеместно – от Африки до Британских островов. Французы, чаще всего страдавшие от его жестокости, называли его «кровожадным разорителем Луары и Сомы».

Надо полагать, и Бьёрн, и Хастейн (как и другие сопровождавшие их ветераны) любили рассказывать о своих приключениях, чтобы скоротать зимний вечер в тепле и уюте пиршественного зала и развлечь слушателей кровавыми подробностями набегов и битв. Их поход и впрямь был дерзкой авантюрой, потребовавшей немало храбрости и по праву закрепившей за ними репутацию неустрашимых воителей. Но повторить этот подвиг – в отличие от нашествия Рагнара на Париж – никому не хотелось. Западное Средиземноморье было слишком далеким, а на его берегах обитало слишком много организованных и хорошо вооруженных врагов. Для успешных походов викингам нужно было строить крепости – промежуточные базы, позволявшие постепенно расширять зону набегов. Но ни исламские халифаты, ни империя франков не допустили бы на своих землях ничего подобного. Отказавшись от мечты о Средиземноморье[106], викинги сосредоточились на Англии и Франции. Однако то было лишь начало великой эпохи открытий: когда Хастейн и Бьёрн отправились на поиски Рима, норвежцы стали прокладывать себе дорогу на запад.

Большинство своих открытий викинги совершили, переплывая с острова на остров. Так, под конец VIII века они открыли Шетлендские острова – архипелаг примерно в 100 км к северу от побережья Шотландии. По всей вероятности, эту группу из трехсот с лишним каменистых необитаемых островов первыми обнаружили норвежцы, поскольку она расположена почти прямо к западу от Бергена – крупнейшего западного порта Норвегии. На этих островах викинги стали разводить скот (в основном овец и коров), чтобы пополнять здесь запасы по дороге на юг.

Примерно полвека спустя викинги открыли еще один архипелаг в 275 км к северо-западу от Шетлендского – Фарерский, состоящий из семнадцати безлесных островов. Архипелаг стали использовать с той же целью – для разведения скота и производства шерсти и солонины.

Продвигаться дальше на запад будто не имело смысла. Даже Фареры лежали сильно в стороне от основной цели викингов – Британских островов, а искать в океане еще какие-то крохотные скалистые островки казалось бесполезным, да и опасным – учитывая частые туманы, сгущавшиеся над Северным морем, и внезапные бури.

Именно поэтому Исландия была открыта по чистой случайности. Викинги ориентировались в море на основе внимательных наблюдений и методом проб и ошибок так как сложных навигационных инструментов у них не было. О близости суши викинги судили по цвету воды, по переменам в полете птиц и по наличию плавника. Географическую широту днем определяли по положению солнца в полдень, а ночью – по звездам. Если же и днем, и ночью было пасмурно, оставалось полагаться лишь на интуицию.