—Я успела ему всё объяснить. Но он всё равно ушёл.

—Прям всё?— скептически вскинула сестра тонкую бровь.— И про мамашку его сказать не забыла?

—Про неё я не сказала. В конце концов, у меня был выбор, что сказать тогда. Его мать меня не заставляла…

—Ну, да,— фыркнула Арина озлобленна.— На заставляла… Она просто наступила тебе грязной пяткой на совесть и на горло, когда ты была в самом уязвимом положении. Всего-то…

—Арина, не надо,— поморщилась я, стараясь казаться строгой и безучастной к его словам.— Если бы я сказала, что его мать тоже была в курсе моей беременности, то Сашу бы это уничтожило. Он еще не воспринял информацию о том, что уже почти семь лет является отцом, а ты хочешь, чтобы я ему контрольный в голову о его маме? Нет,— покачала я головой.— Может, он сейчас сам с ней поговорит или она с ним. Может, у нее получится как-нибудь мягко подвести Сашу к тому, что она тоже кое-что знала?

—Да, конечно,— выронила Арина ядовито.— Так она рассказала ему всё, ага. Будет до талого говорить, что ничего не знала, лишь бы сыночек ее от кормушки не оторвал. Я на тысячу процентов уверена, что она ничего не скажет.

—Я тоже,— призналась я честно.— Но должно же что-то материнское в ней дрогнуть, если она увидит, как Саше сейчас плохо.

—Конечно, у нее там дрогнет. Дрогнет, что сыночек уже часа два ничего не зарабатывает…

—Арина!— обрубила я строго сестру.— Хватит. Итак тошно.

—Ладно,— вздохнула сестра. Сползла с подоконника и крепко обняла меня, начиная мягко покачивать.— Если что, уровень защиты Настюхи у меня включен на максимум. Ни один амбал ее у нас не заберет.

—Я попробую завтра поговорить с Сашей. Может, он остынет и сможет меня выслушать…

—Было бы неплохо. С его связями нам, наверняка, опасно быть для него врагами.

—Не выдумывай. Он нам ничего не сделает. Я знаю.

—Ну-ну,— моя сестра сегодня являла собой комок скептицизма.

До позднего вечера я не находила себе места. Арина давно ушла на работу, Настя уснула, а я всё никак не могла успокоиться, дежуря на телефоне, у окна и, за каким-то чертом, у входной двери в квартиру.

Я одновременно боялась и вместе с тем ждала Сашиного появления. Глупо, наверное, ждать его, когда на часах уже два часа ночи, но что-то внутри меня не позволяло успокоиться и оставить свои посты.

В очередной раз заглянув к дочери в комнату и поправив на не одеяло, я, стараясь не издавать ни звука, подошла к входной двери и заглянула в глазок. Пустая площадка у двери не принесла утешения.

Может, позвонить Саше самой и успокоить свои нервы хотя бы его голосом, пусть даже если он меня пошлёт?

Оперевшись плечом о входную дверь, я нашла его номер в списке контактов. Палец завис над его слишком официальным именем «Александр Михайлович» и всё никак не спешил опускаться, чтобы, наконец, совершить звонок.

Внезапно на лестничной площадке раздался какой-то неясный шорох. Я тут же прильнула к глазку и стала ждать, когда медленные и тяжелые шаги станут еще ближе, чтобы я могла увидеть того, кто пришёл или же уходит.

Взгляд уловил что кто-то поднимался по лестнице. Белая рубашка, черные брюки…

Сердце сделало кульбит в грудной клетке и, встав на место, застучало с утроенной силой.

Саша плохо держался на ногах, в руке его была зажата почти пустая бутылка алкоголя. Судя по его состоянию — не первая за сегодня. Застыв недалеко от моей двери, он прошелся взглядом по номерам квартир и остановился на моей. Сделал шаг, протянул руку, чтобы нажать на звонок, и с шумным выдохом опустил руку. Подойдя ближе, уперся ладонями в дверь, поднял голову и посмотрел так, будто точно знал, что я тоже смотрю на него.

Опустив руки, Саша сделал шаг назад, а затем сел на ступеньку лестницы, ведущей на этаж выше. Оперся локтями о колени и свесил кисти рук с зажатой в одной из них бутылкой.

Взяв себя в руки, я, не колеблясь, надела тапочки и тихо открыла дверь.

Саша не заметил или сделал вид, что не заметил моего появления рядом с ним на лестничной площадке.

Он продолжал сидеть с опущенной головой. Глядя в пол, шумно и медленно дышал, будто вот-вот уснёт.

Я открыла рот, чтобы позвать его по имени и обратить на себя внимание, но решила этого не делать. Ему нужен покой. В таком состоянии, в котором сейчас находится Саша, любое неаккуратно сказанное слово может стать началом конца. Поэтому я просто молча подошла к нему и села рядом с ним на одну ступеньку, молча сложив руки на коленях.

Теперь, когда Саша слегка повернул голову в мою сторону и посмотрел на мои сцепленные на коленях пальцы, было ясно, что он знает и понимает, что рядом с ним я.

Шумно вздохнув, Саша поднял голову, поднёс бутылку к губам и, поморщившись, не сделал больше ни глотка. Похоже, уже попросту некуда. Немного подумал и неуклюже поставил бутылку на ступеньку за нашими спинами.

Его локти снова вернулись на колени, а голова опять опустилась, завесив черной челкой глаза.

—Я вот думаю…— вдруг выронил он едва слышно, словно разговаривал сам с собой вдалеке от посторонних глаз и ушей.— … что я за гнида такая, Руфи? Что я за гнида такая, если любимая женщина столько лет прятала от меня дочь? Я плохой человек? Я тебя чем-то обидел когда-то? Скажи, что было не так, Руфи? Скажи! Я пытаюсь понять и… ничего.

—Твоей вины в том, что случилось, нет, Саша,— тихо ответила я, глотая подступившие слёзы.— Всему виной моя глупость и трусость. Я знаю, что ты, вряд ли, вспомнишь мои слова завтра, но я хочу, чтобы ты понимал, что ты ни в чем не виноват.

—Как же я тебя ненавижу,— выдохнул Саша и запустил пальцы в свои волосы, сжав их в кулаки.— Как я тебя ненавижу! Я хотел тебя забыть, выкинуть из башки как мусор, но ты всё равно здесь,— ткнул он себе указательным пальцем в висок.— Здесь! Ненавижу! Но еще сильнее ненавижу из-за того, что даже после всего, всё равно, люблю. Как пацан… как тряпка… Как… ненавижу!— каждое слово его слово отдавало ядом, давая понять мне, что любовь его пропитана ненавистью и обидой, о которых он был бы и рад забыть, но я каждый раз делаю только хуже.

Ложь тянула за собой другую ложь. Да, я разрушила этот калейдоскоп лжи на скамейке в парке, но легче от этого никому не стало — лишь наоборот.

—Я тоже тебя люблю, Саш,— другого ответа для него у меня не было. Только правда и ничего кроме.

Саша качнул головой, неверующе фыркнул и потянулся рукой к перилам лестницы. Пальцами зацепился за кованный штырь, неловко и неуверенно встал, едва держась на ногах. Подался вперед и упал бы, если бы я не рванула к нему и не приняла почти весь его вес на себя.

—Тише-тише,— шепнула я Саше, поймавшему равновесие только в тот момент, когда он понял, что обнимает меня за плечи, а его за торс обеими руками обнимаю я.— Я держу тебя. Держу,— приговаривала я тихо.