—Доча,— положила я на ее плечико ладонь и мягко притянула к своему боку, приобняв.— Сходи, пожалуйста, на кухню. Включи чайник и достань нам всем кружки. Мы с дядей Сашей сейчас придём.

—Хорошо, мама. Дядя Саша, а вы чай будете или кофе?

—Кофе,— выронил он сухо, соизволив сказать хоть что-то вместо того, чтобы пялиться на нашу дочь, как маньяк.

—Значит, маленькую кружку,— отреагировала Настя и быстро ушла на кухню, где почти сразу зашумел чайник и загремела посуда.

—Сейчас мы позавтракаем, Настя с Ариной уйдут на прогулку, и мы с тобой поговорим. Хорошо?— спросила я, но Саша никак не отреагировал, продолжая пялиться в точку, где секундами ранее стояла Настя.

Я не стала ждать ответа. Еще раз напомнила Саше о том, что стакан с водой и таблетка от головной боли ждут его на тумбочке, а я, Арина и его дочь ждём его на кухне.

Осушив стакан воды, но не выпив таблетки, Саша помятый и чуть замедленный в своих движениях вышел следом за мной из комнату и вошёл в кухню, где хмуро оглядел пространство вокруг.

—Дядя Саша, это вам,— Настя поставила на стол напротив свободного стула блюдце со сгущенкой, а рядом положила блин.— Только хрустящие краешки мне оставьте, ладно? Я их очень люблю.

—Я тоже,— сипло ответил Саша, присаживаясь на стул, но через несколько секунд добавил ожидающей ответа Насте.— Оставлю.

—Надо квартиру проветрить. У нас будто бомжи подышали и ушли,— появилась на кухне Арина и тут же прикусила язык, увидев Сашин затылок.— А, вообще… уже и не пахнет даже. Это у меня духи просто дешманские так воняют, как вчерашний перегар.

—Садись завтракать,— указала я сестре взглядом на её место рядом с Настей.

Когда все устроились за столом, стало непривычно, что четвертый стул тоже занят. Обычно мы с Ариной складываем на него ноги после того, как поедим и остается время на разговоры.

Арина вела себя как в кинотеатре, внимательно разглядывая Сашу и то, как он разглядывал уплетающую блины Настю. Иногда с хитрой улыбочкой, таящейся в уголках губ, сестра поглядывала и на меня.

И только Саша, так и не притронувшись к завтраку, как и я, продолжал смотреть на Настю, как на диковину. И от этого становилось не по себе. Материнское сердце билось в постоянной тревоге, боясь того, что Саша может выкинуть в любую секунду.

В один из моментов Саша поднял свою левую руку, развернув ребром к себе и, нахмурившись, тут же опустил, посмотрев на меня так, будто был готов сказать мне пару крепких, весьма матерных слов.

Он психует на меня за то, что у его дочери тоже есть маленькая едва заметная родинка у основания мизинца на левой руке?

—У тебя так волосики вьются, доча, у шеи,— пропустила я волосы дочки между пальцами. Не будем показывать, у кого волосы вьются так же.— И глазки такие тёмные-тёмные. Как смородинки,— послала я дочери воздушный поцелуй, кажется. Не будем показывать пальцем, в кого у неё такие глаза. Потому что обладатель их глаз был готов прямо сейчас просверлить дыру в моей щеке своим взглядом.

—Так, Настюх, почесали на прогулку. У тётки выходной, она хочет гулять,— Арина быстро взяла Настю в оборот и вывела её из-за стола.

—Рано же ещё гулять!— возмутилась Настя.

—Спорим, что я первая оденусь на прогулку?— хитро ухмыльнулась Арина.

Запрещенный приём, но иногда он бывает весьма действенным.

—Нет, я первая!— Настя со всех понеслась в свою комнату.

Через несколько минут смех и притворные толкания девчонок в прихожей затихли. Хлопнула входная дверь.

Мы с Сашей остались в квартире одни. Гнетущее молчание затянулось, но я не спешила говорить. У меня не было вопросов к Саше, а вот у него ко мне, наверняка, их было вагон и куча маленьких тележек.

—Спрашивай,— нарушила я молчание.

Саша медленно поднял взгляд от стола и перевел на меня. В карих раскрасневшихся глазах читалось что-то сродни отчаянию, злости и бешенству.

—Почему ты мне не сказала?

—Потому что не хотела ставить тебя перед выбором,— ответила я, глядя Саше в глаза прямо и без фальши.

—Каким выбором?— его густые брови сошлись над переносицей, а тяжелый взгляд налился кровью.— Что ты несёшь, Руфи?

—Выбором между мной и твоим будущим, Саш. Скажи честно, узнай ты тогда, в своей комнате, о том, что я беременна, что бы ты сделал? Как поступил бы тогда?

—Что за идиотский вопрос, Руфи?

—Как бы ты поступил, Саша? Просто ответь мне.

—Как? Я был бы счастлив, Руфи. Счастлив! Я бы горы свернул, мир положил к твоим ногам…— Саша всё больше переходил на крик, не выдерживая накала эмоций, рвущих его изнутри.— А сейчас я смотрю на свою дочь и слышу, что для неё я просто левый хрен с горы. Дядя Саша, твою мать!— он резко встал со стула, махнул рукой и одним движением снёс всё, что стояло на столе.— Дядя Саша! Слышишь?! Сейчас я стану для неё отцом? Настя будет называть меня папой? Или ты заставишь её так называть меня? М?— указательным пальцем Саша показывал в сторону входной двери, за которой минутами наша скрылась наша дочь, уходя на прогулку.

—Я ей обо всём расскажу. И если она захочет, и если этого захочешь ты, то Настя будет называть тебя папой.

—Называть…— фыркнул Саша, издевательски улыбнувшись, и запустил пальцы во взъерошенные волосы. Останавливать или хоть сколь-нибудь приглушать свой крик он не собирался.— Называть, Руфи. Ключевое слово — называть. Не считать, не знать, что её папа я, а просто называть. Как прикольная кличка у хомяка.

—Ты бы возненавидел меня, Саш.

—А сейчас? Сейчас я что к тебе испытываю, Руфи? Как ты думаешь?— его глаза сверкали яростью, но я не боялась. Мне не было страшно. Мне было больно и обидно за него.

—А сейчас у меня есть надежда на то, что ты меня всё ещё любишь. Да, ты презираешь меня в этот момент. Ненавидишь за принятое мной решение, но у меня, хотя бы, есть надежда на то, что ты меня любишь. Скажи я тогда о том, что беременна… Да, я знаю, что ты был бы счастлив узнать, что ты станешь отцом, но надолго бы хватило твоего счастья? Ты импульсивен, резок в выводах и решениях. Сейчас, конечно, уже не так, но раньше… Ты бы оставил свою мечту, оставил хоккейную карьеру, мы бы так и не смогли бы уехать из этого города, потому что я не бросила бы здесь Арину. Мы бы жили в съёмной квартире, тебе пришлось бы подрабатывать вдвойне больше, чем до рождения Насти. Тебе пришлось бы отказаться от хоккея, потому что тогда он не приносил тебе денег, но забирал кучу времени. Ты был бы отличным отцом, замечательным, Саш. Я знаю,— шептала я, роняя слёзы.— Но ты очень скоро, начал бы меня ненавидеть. Со временем, конечно. Не сразу. Но это бы случилось рано или поздно. И тогда у меня бы не осталось надежды на твою любовь, потому что, оглядевшись на свою жизнь, ты понял бы, что сложилась она совсем не так, как ты хотел бы. И виной тому для тебя стали бы я и наша дочь. Я этого не хотела,— утерев слёзы тыльной стороной ладони, я подняла взгляд на Сашу и заметила в его глаза заставшие слёзы.— Да, сейчас, когда нам обоим уже прилично лет, мои слова не кажутся весомым доводом и аргументом в пользу того, чтобы оставить ребенка без отца, но та девятнадцатилетняя девчонка верила в то, что поступает правильно. Потому что любила тебя. Очень. И любит до сих пор.