— Нам не нужна такая война. Кровь не нужна. Уходи, Арьян, с кряжа, подумай о народе и побереги их и себя. Не накликай беды на земли.

Арьян глянул на нее из-за плеча — взгляд его обжег пустотой, напугал.

— Я убью его, клянусь. И ты вернешься.

Слова его вонзились раскаленным железными зубцом в сердце.

— Если ты его убьешь, то разрушишь и меня, — выплеснула она с гневом.

Лицо княжича вытянулось, дрожали вены на его висках, он сощурился, проглотив ее слова, не найдя взамен других, они просто растворились пылью. Мирина, сжав сухие губы, развернувшись, вышла наружу. И о чем она только думала, отправляясь с ним за Вершух? Зачем пошла? Какая же глупая. Растравила только его напрасно. На улице пробрала такая лютая дрожь, что колени подгибались и дурно вновь сделалось. Закружилось все.

— Княжна, — подступила Немея.

— Где лошади наши?

— Вот, так я уж отроку приказала вывести.

— Пошли.

Небо, затянутое кучевыми облаками, все больше прорезал свет, все больше внутри мутное смятение закручивалось, ввергая в черную яму. Мирина зажмурилась, сбрасывая слезы с ресниц, подставляя распаленное лицо промозглому ветру. Как скверно все вышло. Водрузившись в седла, покинули лагерь быстро, лишь немногие заметили удалявшихся всадниц, но никто не попытался остановить их. И хорошо.

Становище, заполненное кострами, уж осталось позади, но Мирина все гнала лошадь, боясь, что Арьян погонится за ней. Страшилась того, что не успеет увидеть Вихсара. И слова вдруг вспомнились, те, что хан ей говорил еще утром, обожгли сердце горячей кровью.

«У женщины нет пути. Нет никаких дорог. Ее удел — хранить очаг, хранить огонь своего мужчины, его жизнь хранить в себе…» — Мирина обратила всю себя на хранящуюся внутри нее крупицу живую, сполна ощущая, что прокатилась по телу согревающая волна, разом избавляя от всех тревог и терзаний, ставшая такой бесценной, такой дорогой, что дыхание перехватило. Грудь, налившая живительным жаром, отяжелила ее всю от наполненности, а на глаза навернулись нестерпимо жгучие слезы. Мирина ничем не могла объяснить их появления, ее просто тянет с огромной силой к нему. К Вихсару. И этой силе она давала волю с каждым ударом сердца, осознавая, насколько туго и долго держала в себе все чувства, захлебывалась от их огромной бездонной мощи. И они теперь не пугают ее до липкой дрожи, а питают, как дерево через корни.

Сквозь рваные тучи показался край солнца, пуская полоску света на землю, ослепляя на миг. Мирина прищурилась, встрепенулась и пустила лошадь быстрее по взгорку, все реки придерживаясь — успеть бы.

Поднявшись на очередной холм, дыхание оборвалось, когда лагерь развернулся перед глазами пустой чашей — ушли. Усилием воли Мирина сдержала себя в руках, и то сияющее пространство, в котором она миг назад купалась, сузилось до могильной ямы.

Мирина, сжимая в бесчувственных пальцах поводья, задышала глубже, прогоняя мрачные мысли, скользнула взглядом от одного шатра к другому в надежде увидеть хоть кого-нибудь. Клубится сизый дым от кострищ в небо — значит, ушли не так давно. Всегда полнившийся народом стан теперь пустовал. Мирина беспомощно глянула на Немею, да только спрос с той небольшой. И куда они ушли? Во все стороны — холодные просторы. Такое бессилие накатило, что хотелось просто разрыдаться.

— Смотри княжна, там кто-то есть.

И в самом деле — показалась фигура мужская, и, скорее, мальчишечья. Мирина пригляделась, и внутри всплеснуло все от радости — Тимин. Припустила лошадь вниз по склону. Тимин заметил всадниц уже скоро. Встретил, забирая лошадей, да все в недоумении отводил глаза — смотреть не смел прямо на хатан, а уж спрашивать о чем-то и вовсе.

— Где они? — огляделась и спросила Мирина, хотя в душу уже закрадывалась тревога.

— К кряжу ушли, — скупо ответил он, хмуря брови, бросая скованные взгляды на спешившуюся с лошади Немею.

Во рту так горько сделалось, будто полыни наелась, хлестала досада жгучая от того, что малость не успела. И теперь одним богам известно, чем все это закончится. Клятва Арьяна убить хана холодила сердце, и беспокойство только нарастало.

— Ты здесь один, выходит? — сбрасывая с себя объявшую слабость, обратилась вновь к отроку.

Мальчишка помрачнел, Мирина отметила, как за это время повзрослел он, и взгляд такой твердый и серьезный — степь накладывает след заставляет крепнуть быстро: слабых убивает, а стойких делает еще сильнее. В этом Мирина убедилась теперь.

Тимин тряхнул головой:

— Садагат здесь.

Оставив управится с вещами Немею, Мирина свободно прошла вглубь, ступая медленно по дороге, кутаясь от пронизывающего ветра в меха и кадфу. Раньше не проехать здесь всадником так легко, а сейчас табун пронестись может, не сметя остатки построек. Мирина остановилась, обводя взглядом брошенные юрты. Трепыхались на столбах еще полотна свадебные и цветы опавшие, звенели колокольчики и обереги разные. Закрыты были ворота к священному огню, где вчера Вихсар пронес ее три раза по кругу. Почему-то казалось, что это было так давно, словно они связали узы не вчера утром. Очень давно.

— Ты сделала правильный выбор, — раздался голос за спиной княжны.

Мирина обернулась резко. Садагат стояла в дверях одного из шатра, взирая на гостью, чуть прищурив от ветра темные, как угли глаза.

— Давно они уехали?

— Не успел еще котел вскипеть, — дернулись уголки губ в сухой улыбке.

Мирина пустила взгляд в вытоптанную еще влажную землю, кулаки сжала, не зная, что и делать. Садагат молчала, испытывая ее и так шаткую уверенность, а потом подступила.

— Пошли внутрь, простынешь еще, а нам беречься сейчас нужно, — поманила она, и ее слова были последней каплей — слезы обожгли глаза, потекли безудержно по щекам.

Мирина слепо прошла за знахаркой на подгибающих ногах — усталость разом навалилась, подкашивая. Садагат провела к огню. Внутри пахло знакомо пряно.

— Ты ведь даже не смыкала глаз за эту ночь. Ложись, поспи немного.

— Не хочу, — возразила, противясь. — Как тут можно уснуть? Там ведь сейчас… Княжич меня не послушает, не уйдет, — пролились бессвязные слова, и горло свело от душащих слез.

— Хан Вихсару духи и сам Тенгри благоволит, тебе не нужно в его покровительстве сомневаться, — проворчала Садагат, ставя котел на огонь. — Ты должна веру хранить. И просить благодетельницу Омай сохранить его жизнь, — вернулась валганка к княжне, помогла стянуть просыревший кафтан, снять украшения. — Садись. В одеяло кутайся. Дрожишь вся, как былинка на ветру. Сейчас я тебе взвара ягодного приготовлю, и ноги бы нужно погреть в теплой воде.

Мирина на то промолчала, не решаясь спорить со знахаркой, потянула на себя шерстяное покрывало. Вернулась Немея. Девушка молча принялась помогать знахарке. Вылила в чашу воды горячей, разбавив с ключевой, поднесла княжне. Мирина опустила ноги в горячую, но терпимую воду, поднял взор на Садагат, та молча приготавливала отвар.