— А Турай где?

— Они дальше в степь пошли.

— Найир…

— Он мертв.

Мирина опустила глаза. Сожаление крапивой обожгло. Как вышло все скверно. Княжна об Арьяне подумала — лишь бы нашлось в нем благоразумия, хотя не стоило на то надеяться.

— Возьми, — протянула знахарка исходившую паром деревянную плошку.

Мирина пряла ее, вбирая сладкий брусничный запах с примесью кислого — смородиновых листьев, только сладость не чувствовала.

— Почему ты мне сразу не сказала о ребенке?

Немея, что следила за огнем, развешивая сырые вещи сушиться, обернулась.

— Потому что всему должен быть свой срок. Ты должна была это понять сразу, но не желала и мысли такой допускать, и, узнав, учинила бы вред.

Княжна даже губы обожгла от слов грубых, но тут же усмирилась — права она. Хотя не знала как поступила бы, и теперь не узнает. И не нужно.

Как только вернулись Атлан и Бадгар с места боя, разожгли костры — предали огню погибших воинов. Никому и в голову не приходило, что возносить на огнище их некому будет, если полягут все у кряжа. Никто об этом и мысли не допускал, хоть каждый понимал, что силы неравны — верили в неизбежную победу, следуя за твердой волей хана. Вихсара же люто жгло нетерпение наказать того, кто так дерзко обошелся с ним, выпотрошить и повесить на какой-нибудь чахлой березе на корм воронью. Потому, справившись со всеми надобностями, едва только зажелтел окоем, собрались споро воины, в путь тронулись, покинув аул. Решили не идти врагу под копья, а со стороны зайти, чтобы не ожидали — так еще можно выгадать для себя пользу, а потому путь длиннее стал — пришлось огибать кряж. Земля хоть и обветрилась, но местами коварная — оскальзывались кони, едва не ломая себе ноги, потому двигались медленно. Громкая брань сотрясала чистый степной воздух, когда чей-то конь все же оступался, спугивала стаи ворон, что парили над погибшим в непогоду зверьем. Вихсар, наблюдая за тревожным кружением, не заметил, как приблизился Угдэй. Батыр стал молчаливее, чем когда-либо, хотя его мысли Вихсару были видны насквозь.

— Эти места не приняли нас, — только и сказал он.

— Рано ты делаешь выводы, — отозвался хан. — Бой еще не наступил, а я уже слышу разочарование в твоем голосе.

Угдэй посерьезнел, Вихсар хмыкнул — спорить с ним не было никакого желания. Нужно беречь и силы, и терпение, коего осталось на самом дне. Степь с ним сыграла злую шутку. Вихсар, найдя здесь сияющий алмаз, потерял его — боги решили испытать, проверить, достоин ли хан обладать таким сокровищем — его Сугар.

— Чем бы все ни закончилось… — все же ответил ему Вихсар. — Видно ему так угодно, — только далось сказать это с трудом.

Трудно собраться воедино, зная о том, что Мирина сейчас в руках другого мужчины. Мысль об этом застилала ум багряной пеленой, заставляла сжиматься сердце и стыть крови в венах, и гнев от собственного бессилия раздирал на куски и травил душу, от того, что не может выдрать ее из плена чужаков немедленно, от того, что она ушла с ним… Поднимался в нем черный илистый осадок до помутнения в глазах, да только нужно сохранять ясный ум и держать голову в холоде.

— Вихсар! — возглас Атлана, замыкавшего вереницу, выдернул хана из мрачных раздумий, заставил обернуться.

Батыр указал куда-то в сторону. Вихсар обратил взгляд к окоему и только тут заметил мчащееся по степи войско, словно наползавшая тень от туч. Да еще какое войско! Числом три сотни — не меньше.

— Во истину, сила великого Тенгри велика! — прозвучал голос Угдэя рядом. — Это наше благословение, хан Вихсар.

Беспокойство растаяло, заменяясь, скорее, удивлением, нежели радостью. Вихсар не мог не угадать даже издали своего родного брата. Воины, поняв кто к ним приближается, оживились заметно, приободрились, и теперь кто-то начал вскрикивать, посылая знаки приближающим нукерам. Они грозовой волной нахлынули на остановившихся в ожидании всадников, смешиваясь с ними.

Айшат, смеясь, вырвавшись вперед, приблизился к спешившемуся с жеребца брату. Долго друг на друга смотрели, изучая. Старший сын хана Бивсара за годы не изменился ничем, разве что оброс малость за время пути, усы длинные отрастил.

— Я, конечно, знал, что ты безумец, Вихсар, и твоя кровь будет погорячей самого жаркого пекла, но не настолько, чтобы броситься в руки смерти, — он не договорил, заключая в братские объятия Вихсара, скрепив приветствие крепким рукопожатием.

— И все же поверить не могу, что отец отпустил тебя из города, помню, он не одобрил моего решения прийти к Ряжеским лесам. И отказал мне дать войско.

— Отец, конечно, кипел поначалу, но ты знаешь его — нас не оставит в беде.

— Видно, не совсем знаю, — усмехнулся Вихсар, оглядываясь на батыров, что переговаривались с прибывшими воинами.

— Хан Бивсар ждет тебя. Конечно, хвалить не будет. Поэтому нужно обойтись малыми потерями.

Вихсар сжал зубы. Айшат еще не обо всем знал. О том, что княжна Мирина стала его женой — не знает. И то, что кровь пролита уже — тоже. Вихсар скользнул взглядом по толпе и вдруг приметил Тимина — помощника, что оставил в лагере, нахмурился — а он откуда тут взялся?

— Что ты тут делаешь? — позволил топтавшемуся в ожидании неподалеку отроку приблизиться.

— Ааа, так он… — усмехнулся Айшат, сверкнув белыми зумами — мы на твой пустеющий лагерь наткнулись. — Вот, Садагат попросила с собой взять с каким-то важным посланием к тебе — мне не доверила, — с лучившейся на устах улыбкой сказал он, прищуриваясь хитро и будто в досаде на женщину.

Тимин, приблизившись, скупо и растерянно глянул на Айшата.

— Пойду с Угдэем поздороваюсь, — кивнул он Вихсару, понимая все, не вмешиваясь в тайну, что передала женщина Тимину.

— Ну, говорили, — перевел взгляд от удаляющейся могучей фигуры брата на отрока.

— Хатан Сугар вернулась, — произнес быстро Тимин, сбрасывая то и дело волосы с лица, что падали на лоб едва хлынет ветер.

Вихсар отчетливо расслышал каждое слово, да будто не услышал ничего.

— Вернулась?

— Да, хан. Со своей помощницей вдвоем, с восходом. Она сейчас у Садагат.

Вихсара будто с двух сторон каменными плитами придавило. Он молчал, испепеляя Тимина взглядом, пытаясь через застилающую пелену злости взвесить каждое слово, а тот все больше вжимал голову в плечи. Билось, как в набат, это известие, да только Вихсар и не знал, какое желание разжигалось в нем сейчас острее: вернуться немедленно в лагерь, сжать княжну в тиски, чтобы никуда она больше не делась от него, чтобы сбежать не смогла — привязать, запереть на семь замков, или сдавить в своих руках этот хрупкий и острый алмаз, причиняющий такую боль, задушить за то, что смогла оставить его, за то, что ушла так легко с другим, или прогнать прочь в степь… Вихсар скупо втянул в себя воздух, расслабляя сжатые до камня кулаки, глянул на своих нукеров, подозвал взглядом Бадгара.