«камень» – и что с того, что ее кулак получился похожим на «бумагу»? В конце концов, они решают очень серьезный вопрос, и нечего тут смеяться над ее пальцами (у нее был синдром гипермобильности суставов). На это Джале возразила, что никакая болезнь не дает ей права мошенничать, отчего Сепиде едва не расплакалась. В конце концов Бита предотвратила назревающую ссору, сказав:

– Первой будет Мина, потому что она – моя лучшая подруга.

После школы Мина помчалась прямо домой. Вставив кассету в магнитофон, она нажала клавишу воспроизведения. Из динамиков зазвучала музыка, и Мина принялась танцевать на диване (точнее, она просто подпрыгивала на мягких подушках как можно выше, чувствуя себя свободной от постоянных нравоучений и надзора). Музыка ей очень нравилась, и Мина включила магнитофон на полную громкость.

Поздно вечером она достала из кассетного футляра обложку-вкладыш и увидела, что внутри напечатано на фарси имя мужчины-певца, который был изображен рядом с Оливией Ньютон-Джон с ее внешней стороны. Некий Джон Траволта из Нью-Джерси.

Спустя неделю (именно на такой срок ей досталась пленка, на которой, как она выяснила, были записаны песни из какого-то американского фильма под названием «Бриолин») Мина передала кассету Джале. Она сделала это во время перемены, предварительно завернув заветную коробочку в салфетку, словно это был бутерброд с цыпленком и маслом. К этому времени она знала наизусть многие слова главных песен: «Летняя любовь», «Безнадежно предана тебе», «Ты единственный, кого я хочу», а их мелодии начинали звучать у нее в голове в самые неподходящие моменты, например во время утренних молитв или когда они маршировали в ногу, скандируя патриотические лозунги и речевки, или – еще хуже – когда закутанная в плотное покрывало госпожа Амири расхаживала по классу, заглядывая в их тетради. Мина понимала: если бы учительница слышала хотя бы половину слов, звучавших у нее в голове, она немедленно отправила бы ее прямо в тюрьму. «У меня бегут мурашки, // их становится все больше, // я теряю над собой контроль». Шагая домой под мрачными взглядами революционных гвардейцев-басиджей, она бормотала себе под нос: «Наверное, я сошла с ума, // но я снова влюблена, // безнадежно влюблена // в тебя». Некоторых слов Мина пока не знала и повторяла со слуха, не понимая смысла: на частных занятиях по английскому языку, куда ее записала Дария («Тебе нужно заниматься дополнительно!»), они прошли пока только самые простые слова: «любовь», «лето» и «хочу».

– Знаешь что, Бита?.. – шепнула Мина подруге на следующее утро во время скандирования лозунгов.

– Что? – Густые темные брови Биты подскочили к самому платку.

– Я решила, что, если бы я передумала выходить за принца, это было бы не очень хорошо, – горячо зашептала Мина, пока директриса выкрикивала очередную патриотическую чушь. – Но если по какой-нибудь причине у нас с ним ничего не получится, я могу выйти за Джона Траволту. По-моему, он тоже очень неплох.

– Ну, желаю вам долгого счастья в совместной жизни! – подмигнула Бита.

Лишь огромным напряжением всех сил девочкам удалось не захихикать.

После занятий Бита зашла к Мине и подарила ей новую магнитофонную кассету, на которую ее брат переписал пленку с Траволтой и Оливией Ньютон-Джон. Мина так обрадовалась, что сразу же вставила ее в магнитофон, потом схватила подругу за руки и потащила танцевать.

– Похоже, я все-таки за него не выйду, – сказала она, когда обе уже сидели за уроками.

– Разумеется, нет, – отозвалась Бита, не отрываясь от своей тетради.

– Я имею в виду принца, – уточнила Мина.

– А я думала – Джона Траволту.

– И за него тоже.

– Наверное, нет, – тихо согласилась Бита. – Они ведь живут в Америке, а ты – в Иране.

И они молча склонились над домашним заданием.

Этой ночью Мине приснилось, что она сидит на берегу моря с Джоном Траволтой и пьет чай. Совсем недалеко от них бултыхался в волнах наследный принц. Он размахивал руками и вопил, пытаясь привлечь к себе ее внимание, но Мина как ни в чем не бывало продолжала беседовать с Траволтой. Она слышала, как принц зовет на помощь и кричит что-то про акул и гигантских каракатиц, но не могла заставить себя подняться с шезлонга и шагнуть в воду. «Пусть тонет. Он – никчемный эгоистичный человек. И жадный к тому же», – сказал ей Джон Траволта, и Мина только кивнула в ответ. «Будь добра, налей мне еще чашечку чая», – попросил актер, и она потянулась к огромному горячему самовару, который стоял прямо на песке. Так они сидели – она и Джон, – глядя на далекий горизонт и потягивая горячий чай через зажатые в зубах кусочки колотого сахара. Время от времени Траволта закрывал глаза и, откинув голову назад, напевал строчку-другую из какой-нибудь своей песни, а Мина негромко декламировала Хафиза. Так продолжалось довольно долго, пока она не услышала сквозь сон голос Дарии, которая велела ей просыпаться и собираться в школу.

17. Танцевальный поезд

Все утро накануне вечеринки по случаю десятого дня рождения Мины Дария отвешивала и промывала рис и толкла шафран. Потом она вымачивала рис в воде, в которой был размешан порошок шафрана, с удовлетворением следя за тем, как становится оранжево-золотистым каждое зернышко. Парвиз забрался под обеденный стол в гостиной; он поставил туда корзинку для пикника, наполненную бутылками с вином и виски, и теперь прилаживал скатерть так, чтобы корзинки не было видно. К обеду пришла Меймени и принялась обжаривать лук. Зухра сидела с ней в кухне и, поминутно прикладывая ко лбу смоченный розовой водой платок, стонала и жаловалась, что работы осталось еще слишком много. Хуман и Кайвон вымели крыльцо и окатили ступеньки водой из шланга, а Мина чистила гранаты для фесенджана[19].

Настроение у нее было, однако, не совсем праздничным. Радость ей отравляла мысль о том, что в любую минуту Стражи Исламской революции могли услышать запрещенную западную музыку, ворваться в дом, найти спиртное и арестовать и ее родителей, и всех гостей. На папу наденут наручники и уведут (Дария наверняка упадет в обморок), Хумана и Кайвона заберут в участок и высекут кнутом, а она до утра просидит в пустом доме одинокая и несчастная. Стоило ей только подумать об этом, как слезы сами собой наворачивались на глаза и Мина принималась горячо молиться, чтобы басиджи не узнали про праздник и чтобы Саддам не выбрал сегодняшний вечер для очередного налета на город.

В подготовке дня рождения принимали участие множество людей. Соседи и родственники отдавали Дарие свои продовольственные талоны, чтобы