Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть свойство еще более отвратительное, чем откровенная уродливость или беспорядок, и это отвратительное свойство – бесчестная маска притворного порядка, достигаемая путем игнорирования или подавления истинного порядка, который пытается существовать и служить людям.
Если мы хотим сохранить связи с нашей колониальной традицией, то должны восстановить не просто архитектурные формы: мы должны восстановить интересы, стандарты и институты, которые придавали городам и строениям прошлого их истинную форму. Если мы удовольствуемся чем-то меньшим, то просто вернем назад нечто фальшивое, что может быть в той же степени египетским, в какой и «колониальным» по той искренности, которую оно демонстрирует.
Давно замечено, что чем более комфортным, самодостаточным и грандиозным является частный дом, тем меньше времени его обитатели проводят на публичном форуме. Как только в Соединенных Штатах сформировалась подобная тенденция, тенденция к личному богатству и общественной бедности, люди стали предаваться излишествам в собственных домах, чтобы не обращать внимания на недостатки общества, в котором они живут.
В 50-е годы «главный строитель» Нью-Йорка Роберт Мозес находился на пике своей карьеры. Он приближался к завершению грандиозного проекта перестройки региона по образу Лучезарного города Ле Корбюзье: башни в парках стояли на месте бывших трущоб, три штата – Нью-Йорк, Нью-Джерси и Коннектикут – связала между собой интегрированная система скоростных магистралей, мостов и туннелей. Мозес выселил сотни тысяч людей из их домов, расчистил гектары площадей и уничтожил процветающие кварталы во имя прогресса и модернизации. Вот как писал о нем историк Хилари Бэллон: «Мозес обладал большей властью над физическим развитием Нью-Йорка, чем любой другой человек до него или после него»1. Мозес понимал свою власть и напрямую сравнивал себя со своим предшественником, бароном Османом. Он писал: «Диктаторские таланты Османа позволили ему проделать грандиозную работу в невероятно короткий срок, но они же сделали многих его врагами, поскольку он имел привычку жестко и быстро подавлять любое противодействие»2. Мозес любил обезоруживать противников, очерняя их в глазах широкой публики. В 20-е годы ему нужно было построить южную магистраль, которая проходила по богатому жилому кварталу Лонг-Айленда. Он назвал домовладельцев «кучкой богатых гольфистов», которым нет дела до потребностей общества3. Мозес с гордостью носил популистский титул «народного администратора», но при этом правил исключительно автократически. И остановить его было невозможно.
План Мозеса по строительству скоростных трасс, объединяющих весь регион в единое целое, включал в себя строительство Лауэр-Манхэттен-экспрессвей, которая соединила туннель Холланд в нижнем Вест-Сайде Манхэттена с Манхэттенским и Вильямсбургским мостами через Ист-Ривер. Таким образом, появился удобный для легковых и грузовых автомобилей коридор между Нью-Джерси и Лонг-Айлендом, проходивший через плотно застроенный, отчасти индустриальный район Манхэттена. Эстакады должны были протянуться через весь остров вдоль Брум-стрит. Ширина трассы составляла 100 метров, и для ее строительства требовалось снести немало построек в районах Сохо, Маленькая Италия, Бауэри и Чайна-таун. Пришлось выселить 2000 семей и перенести 800 предприятий, снести восемь церквей, полицейский участок и парк. LOMEX (от англ. The Lower Manhattan Expressway, т. е. Нижняя Манхэттенская скоростная автомагистраль. – Примеч. ред.), как назвали новую магистраль, шла от Мидтауна на север через Пятую авеню. Она стала южным продолжением четырехполосной трассы, проходившей через Вашингтон-Сквер-парк. Эта трасса соединялась со скоростной магистралью у Брум-стрит. Прямоугольный парк площадью 4 гектара в центре Гринвич-Виллидж был центром квартала еще с XIX века. В 1892 году здесь была установлена триумфальная арка, созданная Стэнфордом Уайтом. Большой фонтан, тенистые аллеи и многочисленные скамейки делали этот уголок любимым местом отдыха жителей квартала, детей, туристов, студентов и преподавателей Нью-Йоркского университета, расположенного неподалеку. Через парк с севера на юг, прямо под триумфальной аркой, проходила узкая дорога, но обычно она была закрыта для движения. В 1935 году Мозес решил, что этот парк и прилегающие к нему узкие улочки – это бутылочное горлышко, замедляющее автомобильное движение в городе. Он решил расширить периферийную улицу, но этот план был отклонен из-за жалоб университета. Но к 50-м годам, имея за плечами долголетнюю успешную карьеру, Мозес пошел на решительные действия. Его планы не просто включали трассу через центр парка – Южную Пятую авеню, он собирался снести промышленные и жилые здания на 5 гектарах, южнее Четвертой улицы, назвав их «трущобами». Он предложил осуществить на этом месте проект по статье 1 закона о жилье – возвести Юго-Восточную Вашингтон-сквер4.
Когда весной 1952 года распространились слухи об этих планах, местные жители начали протестовать. Один из них написал: «Демократия позволяет гражданам высказывать свое мнение о будущей судьбе своих кварталов. Мы призываем назначить публичные слушания, в которых могли бы принять участие местные жители. Только после этого можно принимать какие-то решения. Мы имеем право участвовать в планировании собственных кварталов»5. Но Мозес подобных взглядов на демократию не разделял. Он категорически парировал: «Совершенно очевидно, что такие вопросы не могут решаться на массовых митингах». Почувствовав полное пренебрежение их интересами, группа жителей, состоявшая по большей части из матерей, дети которых играли и гуляли в парке, организовали совещание в городской бюджетной комиссии, которая и должна была утверждать планы Мозеса. Им удалось добиться временной приостановки проекта. Газета «New York Times» вышла с заголовком, очень точно отражавшим чувства Мозеса: «Проект строительства новых дорог через парк Вашингтон-сквер остановлен по требованию женщин»6.
Одной из этих женщин была Ширли Хейс, некогда подававшая надежды актриса, а ныне – мать четырех детей. Она активно выступила в защиту парка, организовала специальный комитет, собирала подписи и требовала предоставления парку особого статуса. Парк действительно был прекрасным местом, где спокойно могли играть дети, где взрослые встречались, чтобы отдохнуть и пообщаться друг с другом. Гринвич-Виллидж никак нельзя было назвать «трущобным» районом. Это был эффективно функционирующий район, где проживало множество людей. Для Манхэттена он всегда был уникальным: узкие улицы, короткие кварталы, небольшие местные парки, невысокие дома, где располагались промышленные предприятия, магазины, офисы и жилые квартиры. Состав населения был очень смешанным – здесь проживало много итальянцев и ирландцев. Вест-Виллидж возникла в XVIII веке, до принятия плана 1811 года. Району удалось сохранить свою необычную планировку: центральные городские магистрали, расположенные западнее Шестой авеню, сворачивали на север, а улицы, пересекающие кварталы, сворачивали на юг, что весьма осложняло навигацию в районе – например, нелегко было определить, где Западная Четвертая улица пересекается с Западной Тринадцатой улицей.