только — не понятно. Ибо с обеих сторон законные и признанные одни девицы. Но, может, одну из них высочайшей милостью признают отроком. Или вернут заложников. Кто знает? — Адалин развёл руками, чужеземные порядки не одобряя. — Миридик активно территории расширяет. Эрвар увлёкся подсечным земледелием. Ллокхэн…

— Миридик, — вдруг перебила королева, дрогнув чёрными ресницами.

Глаза-озёра, бездонные омуты, скользнули по притихшей стайке придворных змеек под кустом и устремились на прелагатая. Адалин взгляда не отвёл. Только сковал физиономию безучастной маской в ожидании. Нежное личико порфироносицы изобразило рассудительную задумчивость.

— Мне говорили, солнце встаёт ближе к Семи Ветрам.

Фладэрик мысленно вздохнул. В подлунном мире творилось очередное безобразие. Не может «князепосланная» быть настолько «невинна», как обычно выставляется перед лопоухими заморскими послами, пока для тех каты клеть приготовляют. Адалин, забывшись, вопросительно покосился на прекрасную правительницу и выдавил:

— Да, Миридик восточнее нас.

— Фладэрик, — изумительная госпожа с очаровательной наивностью прикусила напудренную губу, умышленно запнувшись, — Адалин, скажи, а там уже сошёл снег?

Притаившееся под деревом кубло едва слышно шелестело юбками. Птице-ящеры сердито взлаивали, трепеща крылами.

— Да, моя королева, — откликнулся Упырь негромко. Следовало возвратить инициативу, пока замысловатые кружева придворного кокетства не обернулись удавкой вокруг шеи. — Они ещё и южнее, — краткий экскурс землеописания отдавал издевкой. Королева вздохнула и собралась изречь ещё что-нибудь столь же содержательное, к примеру, об урожае зерновых, но прелагатай её опередил: — Моя королева, в Хуторье, человеческом поселении на границе Великих Топей и Голоземья, я оказался свидетелем любопытной беседы. Могу предположить, это касается последних действий Алмазной Лилии Ллакхара. Эрвар готовится к войне.

Прокладывая маршрут между четырьмя столпами тамошней оседлости, носившими гордые имена Хуторье, Дратва, Беглянка и Выжига, Фладэрик выбрал кратчайшую стёжку до Поста, ибо селище мало уступало трём оставшимся деревням. А плетень на поверку оказался и вовсе более хлипким, чем обмазанный глиной заплот в Выжиге, укоренившейся, как из названия следовало, на месте стоянки углежогов.

Но хуторчане завели балия. И клятый, ушлый до оскомины дедок устроил потерявшему бдительность Упырю «народные гуляния» с бубноплясками. Фладэрик, успевший послушать ленивый трёп заезжих колдунов в корчме, под тушёную с репой капустку, да нерадивым стряпкой загубленную, слишком крепко призадумался.

Путешественники, завернувшие в селище пополнить запасы по дороге из Буёва Ратовища к Бшегненским Горам, болтали о том же, что поведал Ваа-Лтар перед смертью. Выжлецов выкликают поближе к сиятельной персоне Алмазного крысёнка. Вот и эти старатели подвизались северных колдунов, что за Зубатым Молотом себе целый город в скалах понарыли, к порядку призвать и об обязанностях гражданских напомнить, пока кости целы и шеи не мылены.

Балий, «гостюшек родненьких» вонючей потравой потчуя, восторженно порхал вокруг ллакхаров, подобострастно щуря масляные зенки, юлил ужом, подробности выспрашивал и преданностью похвалялся. Захмелевшие «баре-чудодеи» купали в подливе длинные усы и улыбались. А Фладэрик мрачно ковырял подгоревшую репу, слушал и запоминал.

То, что за Хмурью, как мухи из падали, выстроился Ллакхарский анклав, Упырь и прежде слышал. Даже наведался в те края. Но, к вящей горести Алмазного цветочка, обнаружил безобидную компанию добронравных любомудров, в горы подальше от греха удалившихся и над свитками смиренно тлеющих.

Бшегненские колдуны отличались воинственностью марципана, плавающего в сиропе. И от реторт своих отрываться не собирались даже под предлогом конца света, скромно постучавшегося в ворота. Ибо подхватили где-то в восточных степях смутное новомодное вероучение и в стройную концепцию выпестовали, так что Фладэрика, невзирая на происхождение, мало что кольями не тыкали, ещё и потчевать при каждом удобном случае затевали. Адалин едва сам в их идеалы не уверовал, так благолепно проповедники всё излагали.

В тех краях Эрвару соратников обрести не светило при всём желании.

Теперь, пересказывая с мрачным удовлетворением плоды неправедных трудов Её Величеству, Упырь внезапно припомнил странную деталь подсмотренной сценки, одну невзначай брошенную фразу.

Седой, поджарый Ллакхар, покручивая на пальце амулетом, что балий накануне у Фладэрика слямзил да в дар колдуну заезжему подсунул, любезно интересовался здоровьем общей знакомой «стрыечки57», долженствующей со дня на день от хвори досадной излечиться. Балий радостно щерил гнилые челюсти, а второй чароплёт, помладше и посмазливее, заверил, что здоровью родственницы более ничего не угрожает. Поправилась ведьма окаянная.

Поправилась, значит…

Разоружение, запрет разъездов. «Лучше б ты от той хвори околела», — в сердцах подумал Фладэрик, уставившись на королеву.

Миледи Айрин задумчиво склонила к плечу прелестную головку и теребила щипцы, сложив нежные губы трепетным бантиком. Адалин и сам не верил, что можно так притворяться. Внезапная предобморочная бледность шла венценосной курве ничуть не меньше «девичьего» румянца. Упырь красочно расписал недоброй памяти Бажаеву «кобылицу» и ночной галоп по Голоземью, промолчал про Ваа-Лтара, знаки и визит к Сейрану, а завершил рассказ и вовсе в духе прибаутки.

Айрин, отмахнув изуверскими щипцами, точно веером, вскинула на подданного широко распахнутые «озёра».

В синих омутах пробрезжило отчаяние. Фладэрик нахмурился, соображая, что же они могли придумать? Разоружение, запрет… наместник от Миридика в замке? Или сам Эрвар? Мог он просватать королеву?

Глава 4. Птичий Сад.

— Ваше Величество, — ступив непозволительные полшага к благоухавшей заморским исступлением повелительнице, понизил голос Адалин. Дивноокая Айрин проворно глянула на обмерших в плотоядном предвкушении Дам, но не подумала отодвигаться. — Моя Королева.

— Фладэрик? — От волос пахло смесью эфиров.

Упырь различил бергамот, померанцев цвет и ещё нечто волнующее, терпкое, как искушение. Такие благовония возил из Беллемлина в западные земли Янсель, дружок-Свободный, промышлявший на равнине. Богател на них остроклык больше, чем на специях и побрякушках. Упырь прикрыл веки: а чего он ждал от Её Величества, безукоризненной Айрин?

— В чём дело, мессир Адалин? — мурлыкнуло нежное создание сквозь ревнивый клёкот позабытых «пташек».

— Моя Королева, — повторил, ощущая досадную резь в горле, тот. — Прошу простить мне неподобающий вид и грубость.

Синие «омуты» доверчиво потеплели, но в державном личике на миг промелькнуло ироничное выражение.

— Ты воин, разве нет? — удивительно уместно улыбнулась королева, стискивая жуткие щипцы. — И всегда пренебрегал "ясновельможностью".

— Моя возлюбленная госпожа слишком добра, — Фладэрик ещё наклонил голову.

Роскошный позумент, украшавший ворот платья, выгодно подчёркивал белизну алебастровых плеч. На хрупких ключицах возлежало скромное по меркам двора ожерелье. Айрин томно поёжилась и переспросила едва различимым, бархатным шёпотом:

— Возлюбленная?

В толстенные прутья шумно врезалась и гортанно захрипела жуткая пернатая тварь. Клюв судорожно скрежетал по решётке. Королева вздрогнула. Да что там, Адалин и сам готов был посторониться. Неподвижные птичьи зенки источали лютую ненависть. Правительница, трепеща ресницами, кратко поглядела на заледеневшего прелагатая. Высокие скулы невесомо розовели.

И Упырь усмехнулся:

— Кажется, королевским любимцам не хватает хозяйской ласки.

Хотя конкретно этим любимцам больше всего не хватало